Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии

Наше первое посещение Леофена было визитом вежливости, и приняли нас тоже, как гостей со стороны. Пожилой мужчина явно был неравнодушен к изделиям из золота, судя по унизанным перстнями пальцам, браслетам и цепочкам на обеих руках, на груди и на шее. Ходил, слегка прихрамывая.

Хозяин дома щёлкнул пальцами, и были поданы стулья, столик, виски и лёд. Мы выпивали в прихожей, где все стены небесного цвета были увешаны лихими картинами с Дьябом, висевшими рядом с пронзительным образом Чёрной Девы[193]. Во дворе дома был водружён на кирпичи в качестве иконы и экспоната в музее местного преуспеяния поломанный Мерседес-Бенц.

За показной атрибутикой, вроде мундштука и чёрной шляпы «федора», скрывалась поэтическая душа матерого оккультиста, в чём я очень скоро смог убедиться. Он говорил, пристально глядя на собеседника, и каждая фраза отзывалась эхом в глубине души внимавшего его словам визави. При более близком знакомстве меня поразила умение Леофена создавать из мириад источников, с которыми он познакомился, своё оригинальное видение мира, и целиком посвящать жизнь его воплощению. Он изъяснялся притчами, перемежая африканскую мифологию обильными ссылками на «Малый Альбер»[194] – средневековое пособие по колдовству, домашнюю книгу каждого мага, занимающегося вызыванием духов, несмотря на её официальный запрет.

– Бизанго – слово, производное от «Каннибал», – объяснял мне, витийствуя, месье Леофен. – Вы найдёте это слово в «Красном Драконе»[195] и в книгах о кудеснике Эммануиле[196]. Бизанго существует, чтобы доказать – мир можно изменить. Вот почему мы говорим «учитесь менять и меняться». Мир это мы, и мы можем менять его облик так же, как меняем свой собственный. Про нас из Бизанго говорят, будто мы превращаем человека в свинью, но для нас такие слова служат просто аллегорией на тему: «всё относительно». Вы и я можем считать себя равными, людьми с одним цветом кожи и фигурой, но для кого-то, смотрящего на нас со стороны, мы можем быть кем угодно: парой «свиней», «ослов» или даже «невидимок». Вот что такое превращение в понимании Бизанго. Это мы и имеем в виду, говоря «измениться». В глубокой древности шанпвелей ещё не было. Четыре народности великой Макала[197] объединились в Бизанго с четырёх сторон света во имя порядка и взаимоуважения среди соплеменников.

– Это случилось до появления белых?

– Началось до, а продолжилось после. Была у нас одна девушка с юга, глашатай наших вождей. Она стала вносить в наши ряды смуту, и вожди решили казнить провокаторшу публично. За казнью последовал всенародный пир, на котором было официально запрещено разглашение наших тайн, того, что делается внутри сообщества четырёх племён Макала. Казалось бы, что такое болтовня – пустяк, но задачей Бизанго как раз и была ликвидация чересчур языкатых. Вот мы и объединились.

– В форме суда?

– Нет, совета. Кто-то накрывает стол – выпивка, рис, бобы. Собрались, посидели и разбрелись по своим участкам. Верховный совет – это президент, министерия, королевы наши. Кандидатов отсеиваем мы. Если мы решили, что такой-то должен умереть 15-го января, мы подаём бумагу императору, если он не против, мы ставим пометку, и человек готов. Но если кто-то против, тогда дело тянется долго. В этом случае заседания происходят ежеквартально – зимою, летом, осенью, весной. Зайдя в тупик, мы набираем тринадцать человек, и тогда судьба ослушника зависит от большинства голосов. Так работает Шанпвель. Но мы караем только того, кто обидел одного из наших. Бизанго не может наказывать кого попало.

– Это и есть «продать кого-то сообществу»?

– Чисто юридически. Во имя правосудия. Но инициатива такой продажи исходит снизу – от народа, а никак не от руководства орденом. Продажа гарантирует каждому рядовому члену право на справедливость. В случае мелкого спора вы излагаете его суть в письме на имя императора, и если вашу проблему сочтут достойной внимания, последует её разбирательство в суде.

– Но обвиняемый присутствует во плоти?

– Дурацкий вопрос. Твержу тебе и твержу, а ты не слушаешь. Какой суд без обвиняемого? Император посылает «охотника», который просто обязан доставить кого следует куда следует. Мы ведь не можем осудить пустое место! – Леофен стал нетерпеливо ёрзать в кресле. – Естественно, возникают сложности. Ответчик, которого продали на суд по обвинению, может хворать целых три года, пока ему не вынесут справедливый приговор. Семья имеет право привлечь к расследованию ясновидящих и предсказателей. Всё это вопрос денег.

– То есть, от наказания можно и откупиться?

– При определённых обстоятельствах.

– Каких?

– Таких, какие могут открыться при длительном судебном разбирательстве.

– Но если тебе просто надо от кого-нибудь избавиться?

– Тогда и тебя осудят, поскольку в этом случае нарушением кодекса уже являются твои действия.

– А что это за кодекс?

– В нём семь пунктов, – уточнил Жан-Жак Леофен, и, не дожидаясь просьбы с нашей стороны, торжественно перечислил все семь повинностей, за которые кого-то могут продать: