Змеи и виртуозы

В противном случае придется переключиться на изумрудное платье, туфли и прочие предметы одежды, которые лежат в гардеробной, на них натыкается взгляд всякий раз, когда пытаюсь что-то написать.

Смотрю на инструмент на коленях и вздыхаю, а затем бессловесно обращаюсь к Музам, умоляю послать вдохновение. Я чувствую, что медленно схожу с ума, неспособность к творческому процессу толкает меня дальше по закручивающейся спирали апатии и ненависти к себе.

И медиатор, и гитара далеко не новые; медиатор – блестящий кусок пластика с изображением двуглавого випера; бас-гитара винтажная, Fender Precision, отцу она досталась от его отца, который клялся, что на ней когда-то играл сам Пино Палладино.

Я всегда считал ее талисманом. Мой первый альбом «Пойду за тобой в ад» был создан из одной партии соло на этом инструменте. После того как он стал платиновым, я решил начинать каждый новый альбом одинаково.

Дальше по коридору есть комната, на стенах которой висят гитары, а в холле рядом с частным лифтом стоит небольшой рояль, но они меня не вдохновляют.

Сейчас в жизни, кажется, вообще ничего не происходит, и у меня порой появляются мысли бросить все навсегда.

Вздыхаю, откладываю гитару и встаю на ноги. Ощущение пустоты вырастает по мере того, как я выпрямляюсь, ее черные вьющиеся плети щекочут грудную клетку. Они сдавливают, ощущение такое, будто кости вот-вот затрещат под давлением. Я пробираюсь к кровати и заползаю под одеяло.

Тяжесть, жившая в моем теле много лет, грозит раздавить меня, и на долю секунды появляется желание, чтобы это наконец случилось.

Мне бы хотелось навсегда вычеркнуть из памяти ту ночь после благотворительного вечера, однако стоит мне погрузиться в сон, как просыпаются мысли о ней.

* * *

Впервые за несколько недель Лиаму удалось вытащить меня из постели. Он натягивает мне на голову бейсболку «Редс», надевает большие очки от солнца и бесформенную кофту, пожалуй, слишком теплую для начала лета.

Я позволяю ему проводить все эти манипуляции и вести меня за собой, ведь я уже несколько дней не видел белого света и солнца. Мы садимся в Джи-Эм-Си Сабурбан с затемненными стеклами и едем в какую-то забегаловку на Стейтен-Айленде.

Внутренне я готов к враждебному настрою толпы, не собираюсь прятаться, поэтому в баре снимаю очки и кофту. Неожиданно нас окружают сочувствующие люди.

Они говорят, что я оказался в непростом положении, что всегда будут считать человека невиновным, пока не будет доказано обратное. По непонятной причине такое поведение меня раздражает.

Смутное недовольство бежит по спине, покалывая каждый позвонок все сильнее, и вскоре меня начинает трясти от раздражения.

После того как я раздал дюжину автографов, Лиам подает мне пиво и приподнимает бровь.

– Все в норме? Спрашиваю, потому что три секунды назад мне казалось, ты набросишься на своих фанатов.

– Я в норме. Просто их оказалось слишком много вокруг и довольно неожиданно. – Беру бутылку и подношу к губам, чтобы скорее сделать глоток, даже не задумываясь, что мне не следует прикасаться к алкоголю. – Хорошо, что удалось быстро решить вопрос с общественностью.

– Теперь ты видишь, что сидеть взаперти столько дней – это плохо. Только подумай, как много ты упускаешь, когда сидишь и дуешься на весь свет. Ты даже забыл, как общаться с людьми. А это, между прочим, могло бы очистить твое имя. Но нет, тебя больше устраивает прятаться от мира и копаться в себе.

– Вообще-то я пытаюсь начать работать, – огрызаюсь я и смотрю с прищуром.

Специалист по рекламно-информационной работе, он всегда помнит о деле, всегда думает о моем имидже, его не волнует, что я утопаю в тоске.

– Не знаю, помнишь ты или нет, но, вот черт, музыка – единственное мое занятие.

Лиам вздыхает и делает глоток пива.

– Я все понимаю, чувак. Но нельзя просто так сдаться.

– Я и не сдался.

– Правда? – Он опять приподнимает бровь. – Тогда почему, черт возьми, ты до сих пор не нашел ту девушку? Эйден Джеймс, которого я знаю, никогда бы не позволил такое какой-то девке.

В горле появляется горечь, когда он так ее называет. Затем вспыхивает огонь в груди, меня начинает раздражать, что организм встает на защиту человека, сломавшего мне жизнь.

Боже, как я жалок.

Мне ведь неизвестно даже ее имя, а я зациклен на ней, будто она земная богиня. Или я сам сделал ее такой.

– Некого искать, – слышится голос из-за плеча. Мы поворачиваемся и видим стоящего перед нами мужчину с зачесанными на лысину сальными прядями, пухлые пальцы сжимают пинту пива. – Разве вы не слышали? Эта девушка мертва.

Я недоверчиво фыркаю, а Лиам закатывает глаза, разворачивается и спрашивает:

– Откуда ты знаешь? Никому даже имя ее неизвестно.

– О, кому надо, тому известно. И этот кое-кто позаботился, чтобы у одного красавчика не было проблем. – Он неприятно ухмыляется, склоняет голову и окидывает меня взглядом. – А может, она еще что-то придумала.

Икота заставляет мужчину вскинуть голову, он бормочет что-то невнятное и уходит шатаясь, отчего легко поверить, что у него бред.

Не может быть, чтобы девушка умерла.