Змеи и виртуозы

Сжимаю пальцами край стола, прикладывая все больше силы, пока не слышу треск.

От спины к голове бежит дрожь и формирует мысль об убийстве, она давит изнутри на черепную коробку. Мне удается совладать с собой, не выбежать на улицу, чтобы избить до крови посмевшего прикоснуться к тому, что принадлежит мне.

Но понимаю, что это добром не кончится, а я не готов окончательно разрушить все, чего добился. Тогда мне точно не оправдаться перед Лиамом. Он считает мою поездку попыткой обрести вдохновение и завершить альбом для «Симпозиума». Да и мне совсем не хочется в такое время опять что-то ему объяснять.

Отец – единственный, кому известно, где я и почему, пожалуй, только он не возражал бы, рискни я испачкать руки. Мне кажется, он даже гордился бы мной.

Видит Бог, он сам не святой.

Тем не менее у меня нет желания вешать на себя больше одного трупа, а она еще даже не представляет, как я близко.

В этот момент появляется официантка и ставит передо мной белую керамическую кружку, а потом достает из кармана черного фартука и кладет передо мной два дополнительных пакетика чая «Липтон». Отступив, прижимает поднос к груди.

Симпатичная девушка, зеленые глаза на веснушчатом лице похожи на драгоценные камни, взгляд ее подсказывает, что она хочет угодить.

Учитывая предательство, свидетелем которого только что стал, я подумываю принять предложение официантки. Отвести ее в уборную, что дальше по коридору, и там сбросить все накопившееся раздражение.

Я сморю на девушку внимательнее, но вижу лицо Райли.

Нет сомнений, что потом мне будет плохо, хотя сейчас так и не кажется.

Кроме того, я здесь не для этого. Если я и буду с женщиной, то только с моим ангелом.

– Извините за ожидание, – произносит официантка, вытирая руки о фартук. – Хотите овсяное печенье с изюмом в качестве компенсации за неудобства?

Я внутренне морщусь и качаю головой:

– Нет никаких неудобств, все в порядке… – склоняюсь, чтобы прочитать на бейджике ее имя, – …Джейд. Печенье не надо.

Порывшись в кармане, бросаю на стол три купюры по сто долларов и беру в руки кружку.

– Сдачу тоже не надо.

Ухожу, оставив ее, ошеломленную, и направляюсь к стеклянной двери. Колокольчик над головой звенит и привлекает внимание мужчины на противоположной стороне улицы. Его борода меня бесит. Она слишком длинная. Если бы он уткнулся лицом между ног Райли, у нее было бы раздражение на коже.

Совсем ничего общего с прикосновением моей щетинистой щеки в тату-салоне.

Член пульсирует, и я опускаю руку в карман, не отводя взгляд от мужчины. Наконец взгляды наши встречаются, он кривится, а я достаю мятную конфетку, разворачиваю и бросаю в чай.

Она начинает таять, и я, улыбаясь, подношу кружку ко рту. Обжигающая поверхность воды касается губ.

Мужчина наклоняется и что-то говорит Райли, а потом отворачивается.

Сердце у меня в груди начинает биться быстрее, когда он берет ее за руку и тянет в противоположную сторону, намереваясь увести подальше от меня.

Делаю глоток горячего чая со вкусом перечной мяты, обжигающего язык, и даю себе слово, что скоро ее увижу.

Глава 19 Райли

Я мою листья салата в раковине кухни, стараясь, чтобы внутреннее раздражение не отразилось в движениях.

Калеб Прюитт лежит на полу у посудомоечной машины с отверткой в зубах – меняет шланг. Золотой мальчик Лунар-Коува отказывается упустить возможность быть полезным, несмотря на заверения, что завтра я вызову сантехника.

Я рада, что у меня появился хотя бы один друг в городе и еще подруга – Джейд из местного ресторана.

От этого есть польза, например, можно не пускать незнакомых людей в дом из-за незначительной поломки.

Мы познакомились в художественной галерее на набережной. Однажды вечером после годового сидения в четырех стенах я решила куда-то сходить.

Калеб стоял у глиняной скульптуры Атласа, держащего на плечах земной шар, изяществом которой я была очарована. Решил подойти ко мне и чуть ее не опрокинул.

Оказалось, Калеб – владелец галереи. Прюитты – элита Лунар-Коува, небожители. Каждый из трех сыновей владеет чем-то значительным в городе.

Так Калеб вошел в мою жизнь. Всегда готов протянуть руку помощи, даже если я уверенно отказываюсь.

Вероятно, меня должно это тревожить, но всякий раз я напоминаю себе, как тяжело здесь без друзей, и внутренний голос замолкает. Остается надеяться, что он понял мой намек: общение наше может быть исключительно платоническим.

– Ты слишком много времени тратишь на этот салат! – кричит он мне через кухню. – Он развалится на части, если не оставить его в покое.

Я выныриваю из задумчивости, откладываю листья салата на гранитную столешницу сохнуть. Вытираю ладони о леггинсы и проверяю, готовы ли маленькие фарфалле в кастрюле, а потом беру телефон и отправляю сообщение брату.

Я: Помнишь, как мама приготовила на мое одиннадцатилетие макароны «бантики»?

Через несколько секунд приходит ответ.