Змей и жемчужина

Мой Папа гневным движением сбросил с себя простыню и встал.

— Ты можешь говорить, что тебе угодно!

— Но это правда! — Я тоже села, прижимая простыню к груди. — Неужели Адриана тебе этого не сказала, когда ябедничала?

— Адриана всегда блюдёт мои интересы. — Родриго сердито схватился за свой халат. — Чего явно нельзя сказать о тебе.

— Не можешь же ты думать — да как ты смеешь... — Злые слова жгли моё горло, точно горячие искры, но прежде, чем я сумела собрать их воедино, мой Папа оборвал мою речь.

— Да кто вбил в твою голову эту глупую идею насчёт фамилии Лауры?

— Ваноцца. Она сказала, что ты мог бы обойти закон, если бы захотел. И она права, ты мог бы это сделать!

Он лающе расхохотался.

— Эта моя жена любит вмешиваться во что не просят.

Я соскочила с кровати, прикрывшись волосами вместо халата.

— Жена?

— Она жила со мной целых десять лет, Джулия. Она была мне женой во всём, кроме имени.

— А кто же тогда я? — с гневом бросила я.

— Неважно. — Родриго рукой взъерошил волосы на своей голове. — Закон есть закон, Джулия, и я не стану его изменять, чтобы дать своё имя плоду твоей глупости.

— Она никакой не плод! — вскричала я. — Она Борджиа! Один раз с Орсино, всего один раз против всего того, что у нас...

— Я не желаю ничего о нём слышать! — рявкнул Родриго, и я бы вздрогнула от прозвучавшей в его голосе ярости, если бы она внезапно не стала мне совершенно понятна.

— Неужели ты думаешь, будто я когда-нибудь предпочту Орсино тебе? Только потому, что он молод и... Я почти сказала «красив», но это было бы с моей стороны нетактично. — Только потому, что он молод? Ты поэтому ничего мне не сказал после того, как Адриана рассказала тебе, что я была с ним близка?

Он отрицательно мотнул головой и что-то буркнул, но при этом не стал встречаться со мною взглядом.

— Родриго. — Я обхватила большую руку моего Папы обеими своими руками, и моё страдающее сердце немного смягчилось, хотя пульс по-прежнему часто бился от возмущения. — Родриго, ты же знаешь — тебе нечего бояться в том, что касается его. Я бы...

— Мы Папа, Джулия Фарнезе, и мы ничего не боимся. — Он вырвал свою руку из моих и стремительно повернулся, точно бык, который вот-вот выбежит на арену. И, о Пречистая Дева, это был дурной знак, что он начал называть себя папским «мы». — Уже поздно. У нас есть работа. До свидания.

Я чувствовала себя так, словно он меня ударил. Глаза мои наполнились жгучими слезами, сердце болезненно сжалось, но я его обуздала.

— А Лаура? — не удержавшись, прошептала я.

— Останется Орсини. — Родриго посмотрел на меня через плечо, и в его глазах блеснула сталь. — Право, Джулия, тебе очень повезло, что ты родила девочку. Если бы у тебя родился сын, я бы гневался на тебя намного сильнее!

— Ваше Святейшество, — с трудом, бесцветным голосом произнесла я, стараясь скрыть, как больно его слова меня ранили. Он гневно дёрнул челюстью, этот жест был нисколько не похож на прощальный и тем более — на нежный поцелуй, с которым он обыкновенно от меня уходил, и я стояла, обхватив себя руками, замёрзшая, голая и несчастная, когда за ним захлопнулась дверь. Я зажмурила глаза, ощутив, как горючие слёзы обжигают мои щёки. Мой Папа дарил мне жемчуга и бриллианты и бархатные платья, он подарил мне серебряное зубное кольцо для Лауры и красную кардинальскую шапку для моего любимого брата — но он отказался дать моей дочери своё имя.

Что ж, видно, даже Венера Ватикана не может получить всё.

ГЛАВА 10

Лучше, чтобы тебя не любили, а боялись.

Макиавелли

КАРМЕЛИНА

— Ты, — сказала я Бартоломео, — меня позоришь. Ты недостоин даже мести полы в моей кухне. Ты пятнаешь доброе имя всех хороших поваров в мире и умрёшь жалким неудачником, который не умеет даже как следует сварить яйцо.

Нет нужды говорить, что я была в восторге от своего нового ученика.

— А что с ним не так? — Бартоломео удручённо уставился на переваренное яйцо, лежащее перед ним, как небольшой камень. — Я видел, как их варит моя матушка...