– Леди, до сегодняшней ночи я не знал, что есть на свете женщина красивее ее.
Любовь, вспыхнувшая в нем, вырвалась, как ветер, и затемнила его разум. Он схватил ее в объятья, как будто слишком долго ждал, не решался и не смел открыть засов у двери в дом своего сердца. Ее щека под его поцелуем была мягкой, но совершенно холодной; глаза метались, как у птицы, попавшей в сеть; доспехи его брата на ней были более податливы под его рукой, чем эта щека, а взгляд был чужим. Его мысли хромали, словно он пытался ухватиться за несбыточное. Он спросил:
– Ты меня не любишь?
Мевриана покачала головой и мягко отстранилась.
Как пламя пролетает летом по сухому вереску, оставляя за собой дымящуюся пустошь, так пламя его мгновенной страсти погасло, оставив обиду и гнев на самого себя и свою судьбу.
Он сказал, понизив голос от стыда:
– Молю тебя простить меня, госпожа.
Мевриана сказала:
– Милостью богов, желаю тебе доброй ночи, принц. Не будь жесток к Кротрингу. Я оставила там очень плохого правителя.
Сказав так, она села верхом, натянула поводья и поскакала на запад к заливу. Хеминг смотрел ей вслед, мысли у него путались. Вскочив на коня, он всадил шпоры ему в бока, так что конь встал на дыбы, и помчался на восток через лес к Кротрингу.
XXV. Лорд Гро и леди Мевриана
Прошло девяносто дней и один день после вышеописанных событий. Оставался час до рассвета, когда лорд Гро на коне спустился с гор Восточного Пограничья к бродам Мардардейла. За ними уже светлел восток. Оказавшись по щетки в воде, его конь встал. Его бока были влажными, он тяжело дышал после ночной скачки по открытому склону. Он опустил голову, коснулся губами свежей речной воды, и напился, пофыркивая. Гро повернулся в седле, прислушался, левой рукой ослабил поводья, а правую положил на круп коня. Но ничего не услышал, кроме журчания воды на отмели, звука водопоя и хруста гальки под копытами, когда конь переставлял ноги. С двух сторон от широкой речной долины стояли леса, их окружали холмы, таявшие в серой дымке. Легкий туман скрывал звезды. Не замечалось никакого движения, только сова бесшумно, как призрак, вылетела из куста остролиста ниже по потоку, пересекла тропу, по которой собирался ехать Гро, опустилась на ветку сухого дерева слева от него и уставилась на всадника, осмелившегося нарушить границы ее охотничьих угодий.
Гро наклонился вперед и потрепал шею коня.
– Вперед, друг, пора ехать, – сказал он. – Не удивляйся, если я не дам тебе отдохнуть, со мной у тебя не будет постоянной конюшни во всем подлунном мире.
Они переправились через реку и двинулись дальше, по жесткой траве, по окраине леса, по открытым вересковым полянам, к востоку. Через милю или две свернули вправо и пересекли еще одну реку, затем выбрались на неровную сухую тропу в болотистой местности, потом тропа повела их в горы, все выше, над сужающейся долиной. Склон стал более пологим, и перед ними словно открылись ворота между двумя крутыми горами, а за ними опять болотистая пустошь с осокой, болотным миртом, папоротниками, множеством мелких озер, ручьев, мшистых кочек и скальных обнажений. Дальние пики стояли, как короли в доспехах. Яркие утренние краски уже расцвечивали просыпающуюся землю. Кролики выскакивали из-под копыт коня и бежали спасаться в осоку. Из кустов вереска вылетали птицы. Олень постоял в папоротнике, поглядел на всадника и поскакал к югу. Прокричала куропатка.
Гро сказал сам себе:
– Ну как молве не счесть меня безумцем, когда я так опрометчиво и самонадеянно подвергаю жизнь опасности? Это же против всякого здравого смысла. И как раз сейчас, когда терпение, смелость и политическое чутье помогли мне чудом вырвать из зубов удачи то, в чем она мне долго и упрямо отказывала: милость короля. После всех ударов судьбы король держал меня в чести и холе при дворе, и, смею надеяться, берег, как зеницу ока.
Он снял шлем, подставив утренней свежести белый лоб и черные кудри, откинул голову, впивая ноздрями душистый влажный воздух.