Змея

Пытаясь ее успокоить, я провожу руками вдоль шеи к ране. По белой гриве стекает свежая кровь, и я вижу, что рана глубока – слишком глубока. У меня нет ничего, кроме нескольких вещиц в мешке да одежды, так что я отрываю рукав рубахи и крепко прижимаю к ране, чтобы остановить кровотечение. Лошадь тихонько ржет, и я глажу ее по голове, отчаянно желая помочь и не зная, как. Оглядываюсь по сторонам в поисках чего-нибудь, что походило бы на мои лекарства, и замечаю высокую траву с синими стручками, балансирующими на самых кончиках стеблей. Ее изображение было в одной из моих книг, но я не помню точно ее свойства. И все же меня тянет к ней, что-то подсказывает, что она скорее лечебная, чем ядовитая. Сорвав горсть стручков, я вскрываю их, отчего в воздухе повисает сапфировая пыльца. Собрав как можно больше пудры, плюю на нее и кончиками пальцев смешиваю пыль в пасту. Как только она делается густой и клейкой, я смазываю ею рану лошади, втирая в горячую плоть, чтобы закрыть кровотечение.

Я действую инстинктивно, и только уже потом задумываюсь, а правильно ли поступила. А вдруг я пустила ей яд прямо в кровь? Когда улучшения не наблюдается, плечи мои опускаются так же низко, как и мой дух. Кобыла может пополнить список тех, кого я не смогла спасти. Я осторожно поднимаю ее голову и укладываю себе на колени, машинально разглаживаю челку и жду наступления смерти.

Но тут моих ноздрей касается запах паленого, и я с ужасом вижу, что рана пузырится, а над израненной кожей поднимается дымок. Лошадь отшатывается от меня, кричит от боли, протестующе мотает головой и вскакивает на ноги. С пронзительным ржанием она скачет прочь, и огромный лес проглатывает ее.

Я смотрю ей вслед гораздо дольше обычного, потому что понятия не имею, что только что произошло. Моя уверенность в себе вновь поколеблена. Если я не могу доверять собственным инстинктам, что мне остается?

Лошадь занесла меня далеко вглубь острова, и я вижу, что опушка леса соблазнительно близка. Впереди только бесконечная гористая местность, куда лошадь как раз и убежала.

Я хочу знать, что сделала с лошадью, должна знать, на что способно то растение, и потому решаю идти по оставленному ею кровавому следу. Если честно, я желаю знать, не лежит ли она где-нибудь в жуткой агонии, чтобы при необходимости помочь ей уйти, хотя эта идея мне совсем не по вкусу.

Выследить лошадь несложно. Крови и отпечатков копыт предостаточно даже для самого неопытного охотника. Скоро я выхожу из-под защиты леса и вижу возвышающийся передо мной склон. Для скалолазания я экипирована отвратительно, но что еще остается делать? Отправляюсь в дальнейший путь, надеясь, что рано или поздно натолкнусь на свою кобылу.

Проходят часы. Лошади нет и следа, однако с высотой температура падает, зубы стучат, а конечности медленно теряют чувствительность. Я в растерянности. Капель крови больше нет, а следов копыт на каменистой поверхности уже не различить, но лошадь наверняка здесь прошла. Кроме этой старой, исхоженной колеи, другого пути нет. И то, что я до сих пор ее не нашла, очень странно.

Бреду вперед, полностью осознавая бесцельность поисков, еще острее ощущая собственное незнание того, куда идти, и вообще всего острова. Но лошадь наверняка вернулась к Эстер – кто еще мог послать за мной? Я должна, обязана найти Эстер. А если не найду, значит, я потерпела полную неудачу и все, что я оставила позади, все, что сделала, все те колючие слова, которые произнесла, чтобы пронзить сердце Бронна, – все было впустую. Поэтому я продолжаю идти, не обращая внимания на начавший падать снег, в поисках невидимой лошади.

Ночь укрывает меня своим смертоносным плащом, температура падает еще ниже, и я понимаю, что попала в беду. Если быстро не найти укрытия, я умру на этой одинокой горе. Колея уже не видна, бреду не выбирая пути. Ступни превратились в онемевшие колодки на ногах, я начинаю спотыкаться, замерзшие пальцы уже не чувствуют камней, и тут я что-то слышу. Тихое конское ржание.

Усталая и замерзшая, иду на звук, желая отыскать издающее его животное и надеясь, что это моя кобыла. Эта ночь, возможно, – последняя для нас обеих, и лучше мы проведем ее вместе, чем врозь. Порывы ветра стегают меня, пурга слепит, но я продолжаю идти. В конце концов добираюсь до поросли ледяных деревьев, их бледно-голубые стволы мерцают, за сияющими ветвями не видно света луны. На сей раз, упав на землю, я уже не имею сил подняться, мощный ветроган прижимает меня к земле, поэтому ползу навстречу звуку на четвереньках.

Холод оплел меня, словно плющ, сковал мое тело, я едва тащусь, однако, добравшись до края поросли, вижу свет. Костер. И хижина. Сдавленный крик надежды исторгается изо рта, и я уже готова предпринять попытку подняться на ноги, когда тяжелый сапог придавливает мое плечо, а острие копья останавливается перед самым лицом.

– Лежи тихо. – Голос такой же грубый, как и земля. – Что ты тут делаешь?

Я поднимаю руки, красноречиво показывая, что сдаюсь, и мысленно жалею о том, что мои члены онемели от холода.

– Лошадь ищу.