Змеиная голова

– Какое это имеет отношение к делу? – не выдержал обер-полицмейстер.

– Господин Ардов заподозрил означенного артиста в преступлении и неосторожно дал понять, что, дескать, намерен привлечь, так сказать, к ответственности по всей строгости имеющегося…

– Вот что, – опять перебил пристава глава полиции, – оставьте этого артиста. Отправляйтесь-ка лучше на Итальянскую улицу в дом господина Костоглота.

– Что прикажете передать? – с готовностью отозвался Евсей Макарович.

Райзнер одарил подчиненного долгим грустным взглядом, словно силился понять, стоит ли поручать ему столь деликатное дело.

– Арестовать.

– Виноват? – испугался Троекрутов.

– Арестовать господина Костоглота, – спокойно и твердо повторил глава полицейского департамента. – По моему личному распоряжению.

Райзнер подождал, давая Евсею Макаровичу возможность спросить об официальной бумаге на сей счет, которую, конечно же, приставу полагалось иметь, отправляясь на исполнение столь деликатного поручения. Но Троекрутов предусмотрительно не осмелился на такую дерзость.

– Выполняйте, – сказал обер-полицмейстер и запрыгнул в карету.

Пристав проводил экипаж растерянным взглядом, снял фуражку и протер платком внутреннюю сторону околыша.

– Евсей Макарович, – подошел к начальнику фон Штайндлер, – а что делать с убийствами?

– Какими еще? – встрепенулся пристав, не успевая осознавать весь ком проблем, катившийся на него в связи со смертью сотрудника.

– Ну, каторжанина этого… которого шаром прибили, – пояснил старший помощник.

– А также господина из Министерства финансов, – напомнил Облаухов.

– Теперь уж вряд ли кто это распутает, – с какой-то обидой в голосе проговорил Спасский и шмыгнул носом: на него смерть Ильи Алексеевича произвела особо сильное впечатление.

– Почему это «вряд ли»? – возразил фон Штайндлер оскорбленным тоном. – Я вот как раз хотел ходатайствовать о передаче оставшихся дел в свое распоряжение.

– Да потому что никто из нас этих дел распутать не сможет! – без обиняков заявил Спасский, продолжая вертеть рулетку. – А Ардов – мог.

– Ну знаете ли, – задохнулся от невиданной дерзости старший помощник. – Я бы попросил…

– Оскар Вильгельмович, ну что вы в самом деле, ей-богу! – с горечью воскликнул Троекрутов. – Дался вам этот каторжанин! Господин обер-полицмейстер поручили нам Костоглота арестовать!

Известие ошеломило чинов полиции.

– Но ведь он, если не ошибаюсь, коммерции советник, – удивился фон Штайндлер, желая указать, что господ с таким положением арестовывают нечасто и уж точно не силами участкового пристава.

– В том-то и дело, – с досадой и какой-то обреченностью согласился Евсей Макарович.

К Жаркову, доканчивавшему папироску у подъезда, подбежал мальчишка и протянул клочок бумажки. Удивившись, Петр Павлович обменял письмо на монетку и развернул. Пробежав глазами строчки, он вскочил, поискал извозчика и, не найдя, помчался прочь.

Глава 34. Арест

Костоглота дома не оказалось. По крайней мере, так сказал величественный швейцар на входе. Попытки выяснить, куда отправился хозяин и когда вернется, успехом не увенчались. Троекрутов на всякий случай вместе с чинами полиции взялся осмотреть жилище. Ничего подозрительного обнаружить не удалось.

Во дворе он столкнулся к каким-то тощим французишкой, который, как понял Евсей Макарович, заблудился в поисках дома, где должен провести урок. Там же, у входа в сарай, фон Штайндлер приметил рябого кучера.

– Арестуйте меня, ваше благородие! – попросил он.

– Нужен ты мне, – отмахнулся старший помощник пристава. – Хозяин где?

– Виноват, не имею возможности знать, – пролепетал кучер. – Арестуйте!

– Чего пристал, холера? – вступил подошедший Свинцов.

Кучер помялся. Весь его облик выражал беспокойство или, точнее сказать, испуг: он теребил кнут, озирался по сторонам и постоянно делал кивок головой в знак преувеличенного почтения.

– Почту возил, не отказываюсь, – бормотал он. – Бес попутал, вашбродие!.. Поначалу-то я не стал, а только вечером таких кулачков наглотался, что уж лучше бы и не отнекивался. Да и что там, так-то сказать, за притча: бумага как есть, я и за преступление это не считал, честное слово. Сейчас-то понимаю, вина на мне. Арестуйте, вашбродь!

Фон Штайндлер скривился: кучер производил впечатление душевнобольного.

– Оставь, любезный, не до тебя.

– Ежели в чем провинился – ступай в участок да пиши раскаяние, – велел околоточный. – Там уж разберутся, кто кого попутал.

Чины полиции отправились со двора, так и не обнаружив ничего подозрительного.

В участке жизнь текла своим чередом. Гибель чиновника сыскного отделения, казалось, никак не отобразилась на обыденном укладе в полицейском присутствии.