Змеиная голова

Эти мысли вихрем пронеслись в голове Ильи Алексеевича там же, у клетки. Словно почувствовав прилив новой энергии, он схватил со стойки тетрадь со списком участников турнира, перелистал страницы и потряс ею, как будто рассчитывал, что изнутри что-то выпадет. Ничего не выпало, но на правой, еще чистой странице Илья Алексеевич приметил продавленности от надписи, сделанной, вероятно, на положенном сверху листе бумаги. Он припомнил, как Жарков разглагольствовал об ультракрасном свете, которым намеревался осветить купюру из романа Достоевского по методу физика Роберта Вуда. Ардов вырвал страницу и спрятал в карман. Потом выдвинул ящичек, спрятанный под столешницей. Среди всякого мелкого мусора обнаружилась склянка, от которой исходил уже знакомый пряный древесный дух, похожий на коньячный.

– Запахом, вот чем! – сам себе сказал сыщик, отвечая на вопрос, который всё это время звучал у него в голове и не давал покоя.

– Виноват? – отозвался прохожий, принявший высказывание Ардова на свой счет.

– Простите, это я не вам, – вынырнув из воспоминаний, коснулся котелка Илья Алексеевич и продолжил путь.

Запах сандарака – вот чем смущала чина сыскного отделения фотография подлинного Костоглота, присланная одесским корреспондентом «С.-Петербургскiхъ Вѣдомостей». Такой же запах стоял в гримуборной «Аквариума», где Соломухин приставлял себе бороду спартанского царя. Получалось, что тонкую фотографическую бумагу, на которой было отпечатано изображение, приклеили к картонке не обычным кукурузным клейстером, как следовало бы ожидать, а довольно неожиданной для фотографа смесью сандарачной смолы и спирта.

Там, в клубе, обнаружив склянку с клеем, Илья Алексеевич опустился на корточки, чтобы осмотреть саму тумбу, и обнаружил внутри полой стойки нечто, заставившее его несколько раз невольно взмахнуть руками, чтобы избавиться от невидимых насекомых, в одно мгновение облепивших голову с отвратительным жужжанием. Он почувствовал, что вплотную приблизился к разгадке главной тайны, не дававшей ему покоя последние годы. Ради этой тайны он и сделался сыщиком сыскного отделения Спасской части.

Разогнав облако воображаемого гнуса, Ардов обнаружил себя у дверей собственного дома. Наверху поскрипывал тусклый фонарь на чугунной стойке. Илья Алексеевич посмотрел на торт, как будто взвешивая коробку в руке: если он верно разгадал замысел преступников, то этот гостинчик окажется весьма кстати.

Вздохнув так, словно предстоящий шаг должен был ознаменовать переход в новую жизнь, сыщик потянул за ручку и скрылся за дверью.

Спустя несколько минут раздался оглушительный взрыв. Окна квартиры Ардова во втором этаже выплюнули языки пламени. На мгновение стало светло как днем. Из оконных проемов повалил черный дым, на мостовую стали падать обломки утвари, вынесенной волной из помещения. Среди обломков оказалась и оторванная человеческая рука.

Глава 33. Без Ардова

Известие о взрыве газа в квартире дома по Садовой наделало шуму. С раннего утра все отделение третьего участка Спасской части было на месте происшествия. Помимо зевак у подъезда собрались растревоженные жители соседних квартир, хозяин мелочной лавки на первом этаже, которая тоже пострадала от взрыва; агент страхового общества «Россия», прибывший оценивать ущерб по приглашению хозяйки доходного дома; сама хозяйка – весьма воинственно настроенная генеральша Курдюмова. Ее пытались урезонить сразу два чина полиции – Пилипченко и Африканов. Остальные настойчиво оттесняли публику за пределы огороженного веревочкой пространства перед подъездом, заваленного обломками из разнесенной квартиры. Среди толкающихся прохожих можно было заметить и неприметную фигуру Серафима Пипочки, скучавшего здесь под столбом несколько вечеров кряду.

Троекрутов стоял в центре этого горестного места и смотрел снизу на почерневшие оконные проемы во втором этаже, не решаясь подняться. Потом опустил взгляд. Прямо под его ногами лежала оторванная человеческая кисть с зажатой между пальцев маленькой музыкальной шкатулочкой.

– Тело обнаружено? – поинтересовался он, ни к кому специально не обращаясь.

– Какое тут тело – такой взрыв, – отозвался околоточный надзиратель Свинцов и взял из оторванной руки аристончик.

Покрутив рычажок, он извлек звуки вербункоша[76], которые нередко можно было слышать в участке, когда Илья Алексеевич о чем-то напряженно думал, сидя за своим столом. Правда, сейчас веселая мелодия звучала совершенно по-другому – как-то особенно грустно и одиноко.

– Несчастный случай? – предположил пристав, понимая, что в ближайшее время ему предстоит делать доклад начальству.

– Опять «несчастный случай»? – вдруг вскипел Жарков, только что вышедший из парадного. – У вас, Евсей Макарыч, куда ни кинь – везде «несчастный случай»! Сами топятся, сами из окон прыгают, сами себе в затылок стреляют, а теперь вот еще – меблированные комнаты взрывают!