Змеиное гнездо

Мужчины, разговаривающие с Дэвидом Джоном, кажутся знакомыми, но Джессап не мог бы честно сказать, что их знает. Четыре года вне церкви означают, что, даже если он знал их раньше, не знает теперь. Вся группа серьезная, злая, сыплет громкими фразами, чтобы вернуть твердость Дэвиду Джону. Сдвинули вместе головы. Он слышит имя Броди, бормотание. Джессапу это напоминает футбольное собрание на поле, все следуют за Дэвидом Джоном, слушают, что он говорит. Но штука в том, думает Джессап, что Дэвид Джон – не квотербек.

Это несправедливо.

Ему хочется отвести отчима в сторону, обнять, сказать, что он его любит, что он гордится Дэвидом Джоном. Странно ли это: говорить человеку, который во всех отношениях, кроме биологических, может считаться отцом Джессапа, что он им гордится? Это отцы говорят сыновьям, что ими гордятся, а не наоборот, и все же лучше слова Джессап не знает. Это ощущение – гордость – захлестывает так сильно, что он чувствует, как готов поддаться слезам. Хочется сказать, что бы Дэвид Джон ни сделал или не смог сделать в жизни, все искупил поступок в один-единственный момент каких-то десять минут назад: когда Джессап спрыгнул с пикапа, крича имя Джюэл, он увидел человека, который заслонил дочь телом, который услышал выстрел и положил семью на землю, который первым делом подумал защитить семью любой ценой, принять опасность на себя, лишь бы спасти их. Для Дэвида Джона это простой и инстинктивный размен: его жизнь – на жизнь дочери. И Джессап знает, что Дэвид Джон переживает этот порыв не в первый раз: в том переулке больше четырех лет назад, с Рикки, Дэвид Джон пытался защитить сына, был готов на все, в том числе подбросить нож, на что угодно, что угодно, лишь бы для брата Джессапа все стало легче.

И из-за этого кажется: все, что сделал в жизни Джессап, не значит ничего, ведь он не сказал Дэвиду Джону о своей гордости, как гордится Дэвидом Джоном в роли отца, как рад, что этот человек есть в его жизни, насколько лучше с ним живется им всем, как хочется умолять о прощении за каждый раз, когда звал его «Дэвид Джон», а не «папа», за каждый раз, когда звал отчимом, потому что каждый раз это было предательством.

Уайатт

Пока он смотрит, как Дэвид Джон разговаривает с мужчинами, его внимание привлекает кое-кто еще: с лесной тропы за амбаром выходит Уайатт. Уайатт идет – практически прогулочным шагом – с руками в карманах охотничьей куртки. На нем тот же камуфляжный комбинезон, та же куртка, та же темная вязаная шапка, что и раньше, когда Джессап встретил его на стрельбище. Он не торопится, беззаботен и даже на расстоянии, когда снаружи мельтешат пятьдесят человек, встречается глазами с Джессапом.

Джессап удивляется, как это работает, что же в их дружбе позволяет Уайатту настолько легко находить его, позволяет им обоим настолько легко находить друг друга в толпе. Так же у Джессапа получается с Джюэл: может заметить ее в хоре на сцене, найти в ватаге, выбегающей из школы, просто знает, где она, как собственное сердцебиение. Но с самого начала у него так было и с Уайаттом. Как братья.

Уайатт достает руку из кармана, показывает двумя пальцами на дом Эрла.

Джессап обходит парковку по внешнему краю, ускользает. Пригибается, сутулится, изо всех сил старается стать невидимым – непростая задача для парня его размера, прямо противоречит всему, чему всегда учил Дэвид Джон: стой ровно, говори прямо, глаза не прячь.

Один коп бросает на него взгляд, но Джессап не останавливается, а копа быстро отвлекает кто-то, кто хочет выехать с парковки. Джессап слышит, как с дороги доносятся сирены, гадает, не приехала ли уже скорая помощь за Брэндоном Роджерсом. Гадает, что полиция сделает с двумя покойниками. Сколько им лежать на земле в луже крови?

Когда доходит до дома Эрла, у крыльца уже ждет Уайатт.

– Ты в порядке? – спрашивает Уайатт. Трогает шею, прямо как мама. Прикосновение мягкое, вдумчивое, и, хоть Джессап слегка вздрагивает и отстраняется – саднит. – Руку он не убирает. – Фигово.

– На меня просыпалось стекло из окна.

– Надо бы почистить. – Уайатт осторожно проводит пальцем по шее Джессапа. – Не сказал бы, что застряли осколки, но мало ли, не хочешь показаться врачу? – Он опускает руку. – Могу подбросить в травмпункт, если хочешь.

– Нет. Думаю, все нормально. На самом деле просто царапина, – теперь Джессап сам трогает шею. Болезненно и хочется взглянуть самому, но он уверен, что Уайатт прав. Не похоже, чтобы под кожу попало стекло.

Джессап поднимает глаза и видит, что в окне гостиной Эрла стоит мама Уайатта, смотрит на них. Приветственно поднимает руку, но она отворачивается.

– Блин, – говорит Уайатт. – Моя мама на тебя злится.

– Я не… – Он вздыхает. Он устал оправдываться. Уайатт пожимает плечами.

– Да. Знаю.