Змеиный бог, книга 1

Прежде, чем ацтеков можно было признать коренной народностью, им полагалось официально принять своим новым законом Конституцию США, переведенную на два их родных языка - юкатек и науатль. Автора переводов так и не нашли - к тому времени этот защитник малых наций успел сесть в яхту какого-то наркобарона и бесследно сгинуть в колумбийских джунглях. Возможно, из симпатии к ацтекам, а может, из желания насолить собратьям-чиновникам, он позаботился, чтобы в новом обличье Конституция сохранила все ацтекские племенные традиции - включая даже такие смелые вещи, как рабство и жертвоприношения. Хуже того, оба документа уже прошли всю цепочку инстанций, были выбиты на перфоленте и подшиты в архив.

Адвокаты и журналисты кинулись уличать ацтеков в нарушении всевозможных прав и свобод - и запутали вопрос еще больше. Громкие дела открывались и лопались одно за другим: то хозяйка двух рабынь оказалась их же матерью, то у богатого раба нашлись свои рабы, то мелкий жулик сам продался в рабство, а теперь умолял судей не выдавать его "серьезным людям".

Расхлебывать всю кашу снова был вынужден Верховный суд. И опять хромую лошадь скорее пристрелили, чем спасли.

Слово "раб" в применении к племенным традициям было объявлено унизительным и недопустимым в прессе, да и в устной речи в отдельных штатах мог запросто привести горожанина к штрафу. Всех граждан, состоявших в ацтекской собственности, отныне следовало звать только "помощниками", а их хозяев - "нанимателями". Помощников обязали подписать с нанимателями контракты, по которым им позволялось заявить о любых притеснениях в полицию или суд, в обычном порядке.

Жертвоприношения тоже пришлось оставить - но каждый жрец должен был помнить, что за насилие или убийство, равно как и жестокое обращение с животными, он всё равно ответит перед законом - тоже в обычном порядке. Если жрецу впредь понадобится сердце - он волен был купить бычье - у мясника или в городском супермаркете.

"С тех пор ацтеки не приносят жертв, - подумал стрелок не без сарказма, - и в рабство тоже никого не берут".

Переступив верхние решетки, с шумом изрыгавшие воду, Пепел выбрался на храмовую площадку, почти сухую и приятно твердую, отделанную шершавым камнем. Пока мексиканец одолевал последние ступени, стрелок успел обтереть ноги, натянуть сапоги и проверить механизмы револьвера.

Те были в полной исправности.

>>>

Едва перешагнув порог храма, стрелок задел ногой тяжелый подсвечник, отлитый, судя по весу, из чистого золота. Золотые предметы и безделушки валялись под ногами здесь и там, - но основная их груда высилась в широкой бронзовой чаше, которая занимала собой почти весь пол храмового бункера. Дымные огни поддельных бронзовых факелов-горелок отражалось в золоте и бликами играло по стенам, придавая храму магический вид. В чаше была и золотая церковная утварь, и дорогая посуда из ресторанов, и крикливые городские безделушки, на фоне которых диллинджер Пако казался простым и строгим, как подобает оружию. От обилия твердых, тяжелых, осязаемых драгоценностей у Пепла сразу зарябило в глазах.

Он тряхнул головой и моргнул несколько раз, чтобы поскорее привыкнуть к слабому изменчивому освещению. Где-то рядом всё еще бродили ацтеки. Терять зрение сейчас было бы неразумно. Тем более - терять рассудок.

Из-за чаши с золотом вышла молодая индианка. Увидев ее, стрелок моргнул еще раз. "Эта, - подумал он, - будет опаснее всех лопастей и сокровищ".

Сестра Буйвола была красива, - той странной и неправильной красотой, что встречается иногда среди молодых индианок. Ее черные косы, схваченные широким бронзовым обручем, были заплетены в сложную треугольную конструкцию. В правом глазу ее, живом и внимательном, танцевало пламя нефтяных факелов. Левый глаз верховной жрицы не двигался. Его мертвый зрачок был выложен из нефритовой мозаики и смотрел в никуда.

Жрица шагнула им навстречу. Она была ниже Пепла, но выше Пако. По ее загорелым рукам вились мелкие узоры, выведенные бронзовой тушью, а на босые ноги жрицы двумя занавесками спадал тонкий бирюзовый шелк. Грудь верховной жрицы прикрывал лифчик из двух человеческих лицевых костей, скрепленных и подвешенных через плечи на бронзовых цепочках.

- Мадре де диас, - пробормотал торговец за спиной Пепла.

- Я верховная жрица, я лежала с богом, но мне не доводилось родить бога, - сказала индианка. - Меня зовут Бессмертная Игуана.

"Может статься, - подумал Пепел, - что завтра на ней будет пара новых черепов. Не успевших еще подсохнуть".

- Ты смотришь на мою грудь? Или на мои украшения? - спросила индианка.

- На то и другое, - пробормотал слингер.

- Я видела, как умерли эти люди, - сказала Бессмертная Игуана. Она по очереди подняла руки. - И вот эти. И вот эти.

На ее запястьях красовались браслеты, сложенные попарно из челюстей, желтоватых и неприятно мелких, похожих на детские.

- Мы пришли узнать, что на диске, - сказал Пепел, глядя в разные глаза Игуаны. - Твой брат уже был здесь? Он должен был принести диск.

- Мой брат уже был здесь, - эхом отозвалась верховная жрица. - Он принес мне твой диск.