Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

Потом этот пиджак Летов светанул в Москве то ли на концерте, то ли на какой-то демонстрации. За последующие годы я несколько раз оказывался с Летовым в одной компании. Все всегда много пили, мало и плохо ели, но много говорили. Точно помню свое ощущение, что ему не хватало собеседника поговорить за футбол.

Егор был готов говорить, много, логично и структурированно, с фактами и обобщениями, и в первый раз это было очень неожиданно и освежающе. Я ничего не знал об этом его увлечении, шел тихонько посидеть и посмотреть на легенду рок-н-ролла, а потом осознаю себя обсуждающим зигзаги карьеры Кантона, причем все вокруг вообще не раздупляют, о чем это мы. Про остальной спорт не помню, хоккей ему точно нравился, тем более в Омске всегда была своя хорошая команда. Но с футбола его по-настоящему перло: он его смотрел, переваривал, понимал и наделял совершенно посторонними смыслами и энергиями. В фаворитах часто оказывались экзотические коллективы, типа африканских сборных, или кавказские „Алания“ и „Анжи“ (он сознательно выбирал самую дикую команду, так и говорил – дикую), или вообще „Челси“ Абрамовича. Топить за такое, наверное, зашквар для русского парня, тем более „национально ориентированного“ но летовский дух противоречия подпитывался своей сложной логикой, и, как обычно, плевал он на постороннее мнение. Отдельных футболистов Егор, конечно же, отмечал, но главную ценность имели только команды, причем по стилистике самые разные, например Камерун 1990-го и Греция 2004-го – это же практически противоположности.

Есть известная фраза маршала старых времен „Бог на стороне больших батальонов“ но Летову точно не нравились большие батальоны – мажорные богатые клубы или великие сборные. Помню, как мы сошлись на резкой неприязни к бразильцам, постоянному фавориту всех чемпионатов мира. Летов был за неукомплектованные потрепанные отряды, за наглых андердогов, которые никто и звать их никак, но они пытаются навязать свою игру более сильному противнику, и иногда у них может пролезть, и тогда счастье».

Наталья Чумакова рассказывает: «Он был болельщик столь же яростный, сколь и переменчивый: то одна ему команда понравится, то другая. Помню, смотрели какой-то матч, выиграл „Спартак“ я, естественно, возликовала, а он страшно заорал: „Да у тебя одно красно-белое дерьмо в голове!“ И хлопнул дверью».

Первые появления Егора Летова в Москве напоминали визиты идейных разночинцев. Кирилл Кувырдин рассказывает: «Мне кто-то сказал, что есть французская девушка, которая интересуется русским рок-н-роллом, – это была Натали Минц, которая вывезла в свое время в Париж „Звуки Му“ „Кино“ „Аукцыон“ и очень хотела то же самое сделать с Летовым, „Калиновым мостом“ и „Ночным проспектом». Я был бессемейный, и когда мы с Натали как-то подружились, то вся компания стала приезжать и ночевать у меня дома.

В тусовке Летова не было такого сплоченного душевного настроя, как у „Аукцыона“ – у тех-то то прям домовитая семья. Летов был по духу командир, пацанчики вокруг него периодически менялись, в первый приезд, например, еще не было Кузьмы, зато были гитарист Джефф, барабанщик Климкин и их шумный менеджер по прозвищу Пятак. В быту все были крайне неприхотливы, искренне удивлялись, обнаружив у меня в холодильнике какую-то минимальную снедь, ну, я все-таки московский мальчик. А у них такой солдатский минимализм: полное безденежье, пахло как от бомжей, одеты скверно, чего стоит егоровская любимая рубашка в булавках и значках, которую он носил, не снимая вообще. Все они были бузотеры, но Игорь Федорович их все время строил и учил уму-разуму. Он постоянно действовал – что-нибудь надумает и сразу берется делать. Очень обижался, что никто за ним не успевает, все время всех подгонял. Слово „пенять“ было у них главным в группе – че ты пеняешь?

Сразу было понятно, что он отдельный персонаж и уже тогда утомлялся от постоянной концентрации людей. Впоследствии он приезжал уже один или с подругой Нюрычем и очень выборочно кого-то приглашал в гости. Когда кто-то звонил по его душу, он махал рукой – либо, мол, меня нет, либо наоборот, давай сюда его. Жест „меня нет“ с перекрестными руками, надо сказать, преобладал. Радовался он, по-моему, только Леве Гончарову.