Знай мое имя. Правдивая история

Я знала, что уснуть не удастся, поэтому просто легла под одеяло и включила «Мистера Роджерса»[52]. В детстве меня завораживала первая сцена: вот он входит, снимает пиджак, вешает его в шкаф, влезает в свитер, снимает рабочие туфли, натягивает мягкие кеды, завязывает шнурки. Весь этот ритуал обещал полную безопасность в следующие полчаса. Лежа в постели, поглощенная светом экрана мобильника, я двигала точку на линии прокрутки назад, чтобы еще раз посмотреть эту сцену. Я смотрела, как расстегивается и застегивается молния на свитере, как развязываются и завязываются шнурки, как он снимает и надевает одежду. Когда за окном снова появилось солнце, я вылезла из-под одеяла, надела туфли, убрала волосы и села на кровать ждать звонка или сообщения.

Как долго человек может жить в подвешенном состоянии? Я чувствовала себя одинокой коровой с веревкой на шее, стоявшей напротив железного сарая, где на цепях были развешаны большие розовые туши с белыми костями. Позади меня раскинулось поле, ветер разносил по округе запах свежей травы. Одно из двух: либо меня поведут за веревку в железный сарай и покромсают на фарш, либо отпустят на свободу — на залитое солнцем пастбище. И до тех пор, пока не решится моя судьба, я просто стояла там, чувствуя, как веревка натирает шею.

Солнце прокатилось по небу и клонилось к закату. Было четыре часа. Если в ближайший час присяжные не определятся, то и среда подойдет к концу. Четверг выходной. Пятница — праздник. Суббота. Воскресенье. То есть мне предстояло ждать еще как минимум четыре дня. Если присяжные признают его невиновным, вынуждена буду сказать, что выиграть такое дело — задача почти непосильная. Но ведь это не сделает меня неудачницей. Так я пыталась подготовить саму себя, полностью осознавая, что если проиграю, то даже подумать страшно, что со мной будет.

Когда позвонил Лукас, я положила телефон себе на лицо, по которому тонкими струйками катились слезы. Он уговаривал меня выйти на улицу, глотнуть свежего воздуха. А я только почесывала голову, и сальный налет оседал на моих пальцах. Горло моего вязаного свитера растянулось, черные штаны покрылись ворсом. Лукас еще продолжал что-то говорить, как у меня на щеке завибрировал телефон — пришло сообщение. «Пора», — сказала я Лукасу и повесила трубку прежде, чем он ответил.

Вот я уже на ногах и направляюсь прямиком в ванную. Вердикт прозвучит через пятнадцать минут. До суда ехать восемь минут, но с учетом пробок — все двенадцать. То есть у меня всего три минуты на сборы. Я никак не могу понять, с чего начать: умыться, позвонить кому-нибудь, надеть туфли или переодеть свитер. Я плеснула водой в лицо и остановилась — сначала нужно всем сказать. Поворачиваюсь за телефоном, с подбородка капает, пальцы мокрые — экран мобильника моментально намокает. Я понятия не имею, что писать. Кладу телефон, быстро расчесываю волосы пальцами. Мне нужно принять душ, но времени нет. Я замираю над раковиной, кран открыт. Список. Звоню бабушке. Мучительные длинные гудки. Пора. Вешаю трубку. Трясущимися пальцами набираю сообщения. Не могу найти ключи от машины. Не могу найти телефон. Он на раковине. Выхожу в гостиную. Мать с подругой за столом пьют чай. Я говорю ей: «Пора». Она смотрит на меня и моментально меняется в лице. Вскакивает со стула. За руку уводит меня назад в ванную, из деревянного ящичка достает блеск для губ. Наносит его, и мои губы становятся розовыми, блестящими, сияющими. Я отрываю кусок туалетной бумаги, вытираю их — хочу, чтобы меня принимали всерьез. «Так ты выглядишь ярче», — говорит мать. Она стоит напротив с блеском для губ в руке и отчаянно пытается вернуть меня к жизни. Я смотрю на себя в зеркало ее глазами: тусклые волосы, худые руки и ноги, уставший взгляд — эта особа совершенно не следит за собой. Я поворачиваюсь к матери — пусть снова накрасит мне губы — и, не в силах больше ждать, выбегаю из дома. Только бросаю ей на ходу, что встретимся там.

Мыслями я уже в здании суда, хотя тело еще реагирует на красные и зеленые сигналы светофора. Я, словно пассажир в собственном теле, смотрю в окно, машина едет ровно, как по рельсам, поворачивая в нужных местах. Я боюсь, что буду там совершенно одна. Дошли ли сообщения? Интересно, кто-нибудь придет? Я не помню, как парковалась и входила внутрь, помню только, как сижу в первом ряду. Время — четыре часа двадцать четыре минуты. Слева от меня — Афина, справа — бабушка Энн. Пришли.