Знай мое имя. Правдивая история

Последней моей надеждой оставалась уголовно-исполнительная инспекция. С места поднялась женщина, которую я никогда раньше не видела. Она произнесла:

Услышав все, что говорила сегодня жертва, и еще раз внимательно изучив все бумаги, представленные обеими сторонами, уголовно-исполнительная инспекция предлагает свою справедливую и окончательную рекомендацию.

Ощущение было таким, словно мою грудную клетку сдавило со всех сторон.

Все зависело от ее слов.

Вы приговариваетесь к шести месяцам заключения в окружной тюрьме. У вас есть один день перед тем, как приговор вступит в силу.

Ему предоставили один выходной, потому что он провел ночь в камере, когда его арестовали. «Это даже не были полные сутки», — подумала я. Хоть какая-то щепотка соли.

Если желаете подать апелляцию, вам нужно заполнить соответствующую форму у секретаря в течение шестидесяти дней.

Слово взял адвокат защиты:

Я полагаю, в зале присутствует адвокат, который будет представлять мистера Тёрнера в апелляционном суде? Может ли он кратко поговорить с судьей?

Я посмотрела направо и увидела, как поднимается со своего места седобородый мужчина — широкогрудый, в прекрасно сшитом костюме, с кожаным портфелем в руке. Он был как слегка измененная версия адвоката защиты, но выглядел несколько бодрее старика. Вот теперь с кем придется вступать в бой? Я отвернулась. Я думала, что победила дракона, но на его месте возник новый — сильнее и моложе прежнего. А я уже так устала от битв. Мне хотелось, чтобы все наконец закончилось. Хотелось просто свернуться калачиком в его пасти. Новый адвокат защиты объявил, что уже подготовил бумаги для апелляции, и осведомился, куда их направить. Может быть, Брок и раскаивался искренне, но нанял он адвоката дороже прежнего, только чтобы убедить всех, какая я на все согласная лгунья и пьяница.

Судья поблагодарил присутствующих, и нас отпустили.

Все происходящее больше походило на какое-то шоу, а мы были всего лишь статистами на этой съемочной площадке. Казалось, через минуту реквизит будет отодвинут и мы услышим: «Отличная работа! Всем спасибо! Это все, что требовалось от вас». На самом деле это произнесла моя сестра. Я не могла сказать ни слова — меня душил гнев, и я захлебывалась в унижении. Лучше бы вообще никто не приходил. Вот почему было правильнее никому ничего не рассказывать и проходить через все в одиночку. Я немыслимо злилась на себя за свое мелодраматическое словоизлияние, за дурацкий слезливый монолог. Я не смогла трезво оценить ситуацию. Это было слишком сильно, это было чересчур, но все равно это было неубедительно.

В начальной школе мы вели читательские дневники. Однажды мы все сидели в классе, и каждый читал свою книгу, а учительница в это время проверяла записи в наших дневниках. Она сидела за последним столом. Я услышала свое имя, повернулась и увидела ее поднятую руку с моим дневником: «Шанель, не бывает сорок второго января!» После тридцать первого января я автоматически поставила тридцать второе, потом тридцать третье — и так до сорок второго. Весь класс залился смехом, а я — краской от стыда. Мир жил по своим законам, о которых я тогда не знала. Что еще я упустила? Теперь судья размахивал моей речью, все так же смеялись, а я сгорала от стыда. В январе тридцать один день, насильникам дают три месяца. Все об этом знают, кроме меня.

«Прошу прощения», — произнесла я и поспешно вышла из зала суда. Мне нужно было взять сумку из «каморки для жертвы». Я прошла по коридору, подергала ручку, но дверь оказалась запертой. Повернувшись в надежде, что кто-то даст мне ключ, я увидела, как все смотрят на меня. Все, кого я любила, смотрели с волнением и надеждой: что дальше? Хуже и быть не могло, ведь мне нечего было им сказать. Что я могла им сказать? Что мне жаль? Что больше у меня ничего не осталось? Что я думала спасти всех, но не смогла? Мои слова ничего теперь не стоили.

Я увидела Джулию, шагающую в нашу сторону. Ее руки то поднимались, то опускались, она плакала и бормотала срывающимся голосом: «Ненавижу, ненавижу». Она выразила то, что все мы, стоя там, чувствовали, но пока не подозревали об этом.

Помощник окружного прокурора принесла ключ. Раньше Алале всегда выглядела сильной и уверенной в себе, раньше она обязательно сказала бы, что мы сделали это, теперь лицо ее было бледным и она молчала.