Знай мое имя. Правдивая история

— Нет, вроде около года назад, — сказал он.

— Ох… — выдохнула я, почувствовав, как меня с головой накрывает огромной волной. Но потом отпустило. — А ты откуда знаешь? — поинтересовалась я.

— Его тут все знают, — объяснил Мэт. — К тому же весь Facebook гудит.

Когда мы уходили, я прихватила газету с собой, сославшись на купон в ней, который мог бы пригодиться, и пока ехали, делала вид, что пролистываю ее.

— Думаешь, она сама виновата? — спросила я.

Мэт поморщился и уверенно мотнул головой.

— Нет, конечно! — отрезал он.

Это было все, что мне хотелось бы знать. Мы приехали ко мне домой; Мэт, сидя на диване, что-то наигрывал на мандолине, а я пыталась подобрать эту мелодию на пианино, наслаждаясь вечером свободы перед судом, который должен был возобновиться на следующий день.

В пятницу адвокат Брока представил четырех свидетелей, чьи показания должны были лучше объяснить нам личность обвиняемого. Среди них не было никого из Стэнфорда, то есть прилетели люди, знавшие прошлого Брока, но собиравшиеся говорить о нем нынешнем. В список входили: его лучший друг детства; бывшая девушка, школьный тренер по плаванию; школьный преподаватель французского. Я шесть лет учила французский в школе, но мне и в голову не пришло бы тащить мадам Жансан в суд, чтобы она поведала присяжным, какой прекрасный доклад я сделала по «Маленькому принцу». Что они могли сказать? Что он на уроках не вынимал свой член? Никогда не лапал тренершу?

Если я могла бы поставить сценку на эту тему, то поместила бы в центре Брока, нависающего над полураздетым женским телом, а этих четверых поставила бы вокруг — пусть себе комментируют его действия, но только теми же словами, которые говорили в суде. Вот, например, выступает учительница французского: «Брок Тёрнер последний, кого можно представить агрессивным в сексуальном плане. Он вообще не агрессивен. Никогда, никогда, никогда я не смогла бы представить его в подобной ситуации». Я обязательно сделала бы акцент на этом: никогда, никогда, никогда — слово нужно повторять в том же ритме, в каком Брок будет втыкать пальцы в тело девушки. Раздевать ее тело он должен под фразу: «Не верю, что Брок может кого-то обидеть». А когда он рванет наутек, начнет свой монолог тренер: «Думаю, Брок очень воспитанный и вежливый, и, знаете ли, он может отличить хорошее от плохого».

Все их банальности были ожидаемы. Меня озадачивало лишь одно: если цель суда — установка фактов, то почему им разрешалось часами петь дифирамбы? В его прошлом, конечно, присутствовали и детство, и хорошее образование, и летние подработки, и милейшие отношения. А что у меня? А у меня, оказывается, только провалы в памяти. Подсчитали целых пять. Меня изучали точно так же: поведение; умение сохранять спокойствие; способность располагать к себе людей — суд оценивал все. И нашелся хоть один нюанс в моем прошлом, в моем характере, который предполагал бы, что можно вот так просто взять и лишить меня полноценной жизни, вырвав из круга любящих людей?

Правда, во время перекрестного допроса свидетелей со стороны ответчика помощник окружного прокурора, работавшая над моим делом, ни минуты не потратила зря.

Представитель окружного прокурора. Все это, безусловно, верно, но приходилось ли вам быть с ним, когда он напивался сверх меры?

Свидетель со стороны ответчика. Нет.

Представитель окружного прокурора. То есть вы не видели его пьяным?

Свидетель со стороны ответчика. Нет.

Представитель окружного прокурора. И вас не было с ним вечером семнадцатого числа?

Свидетель со стороны ответчика. Нет.

Представитель окружного прокурора. Получается, вы не имеете ни малейшего представления о том, что тогда произошло?

Свидетель со стороны ответчика. Верно.

Ее короткие, хлесткие вопросы довольно быстро подтвердили бесполезность их показаний. Она спросила преподавательницу французского, говорила ли та с Броком когда-либо о его сексуальных желаниях или предпочтениях, и учительница ответила отрицательно. А вот как она провела допрос его бывшей подруги.