«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Как пишет старец, сначала явление света открывает нам наше состояние в глубине сердца, преисподнюю нашего ада, показывая, насколько оно "ужасно"[279].

Благодаря энергии света человек видит свой "внутренний мрак, подобный сгущенной массе отвратительной нечистоты", и в нас рождается болезненное покаяние, скорбью "поражающее наше существо во всех планах", вызывая страдание нашего духа и погружая нас "в потоки слез"[280].

Сначала Божественный свет "как тонкое пламя, целительное и очистительное", пожигает внутри "тихо, едва уловимым прикосновением" все неугодное Ему. Затем, являясь "в силе", приносит смиренную любовь, изгоняет сомнение и страх, и человек оставляет позади все тварные состояния и даже саму смерть. Очень валено, что свидетельствует старец: свет — "невесомый, тончайший всего, что знает земля, — сообщает душе неуязвимость, неприкосновенность от всего, что отягощало прежде"[281].

Однако свет не только обнажает страсти: он утешает и умиряет душу, просвещает ум новым созерцанием[282]. Человек через видение Божественного света обретает бесстрастие, которое способствует преображению страстной части его души, и человек осознает, что таким образом Бог может сделать его "господином по образу Своего господства"[283]. С созерцанием нетварного света в человеке раскрываются новые силы, иные зрение и слух: он познает неописуемое благолепие[284]. Когда сей свет благоволением Бога осеняет нас, тогда актуализируется в нас ипостасное начало из потенциального состояния в рождении нашем[285].

Когда человек с благодатью Божией переживает такое состояние, тогда это есть доказательство того, что он от состояния по образу достиг и состояния по подобию, так как состояние по подобию тождественно обожению, и это обожение есть высочайшая и глубочайшая цель человека. Тогда человек понимает, что Бог есть "Бог живой", Ипостась, но он и сам уже есть ипостась и беседует с Богом — Ипостасью. Старец пишет:

Я могу говорить Ему — Ты. И в этом Аз, и в моем Ты — все Бытие: и Бог, и сей мир… Когда я в Нем, то и "я есмь". Если же вне Его, то я умираю… [и таким образом] Его жизнь — моя[286].

Старец обрел живое откровение Бога, познал, что Бог не есть идея, какое-то "отвлеченное понятие", сверх личный Абсолют: Он живое Лицо. "Он живой. Его могущество неисчислимо; Его любовь неисповедима. Жить с Ним есть неизреченное богатство"[287].

С приходом Божественного света, встречаясь с Богом-Ипостасью, человек осознает, что и сам он есть ипостась. Так он живет совершенную богоподобную любовь, и там, где ее нет, все бессмысленно[288].

Старец познал, что такое свобода, познал и ее меру: с первым приходом Божественной благодати он ощутил в первый раз "царственную свободу" души, предающую самого себя свободно всякому страданию. Но через созерцание нетварного света познал он и полную свободу — даже от самой смерти. Так мы понимаем, что есть любовь и свобода и как они связаны с Лицом, с тем Лицом, Которое открывается через видение света и личную встречу с Богом-Лицом[289].

Посещения и удаления Божественного света

Созерцание нетварного света происходит по-разному. Сначала оно приходит неявственно, открывая нам лишь наш внутренний мрак, затем является в ярчайшем блеске и передает Божественную жизнь. Но и после этого наблюдаются то уменьшения, то увеличения, даже прекращения действия Божественной благодати, удаления Бога и снова посещения Божественной благодати. Все это излагается опытным богословом, который испытал эти посещения и удаления Бога.

Старец в своих сочинениях пишет о нежданных приходах Божественного света, который "обнимает любовно" человека. Затем он говорит о "постоянном созерцании света", который оставался с ним "три дня"[290], а в другой раз пребывал с ним "две недели"[291]. Здесь следует вспомнить учение святого Григория Паламы, которое мы рассмотрели выше, о сиянии и продолжительном созерцании света. Эта благодать, так же как и благодать переживания Гефсиманской молитвы, была великим даром, который, как признает святой, "и до сего времени не прекращается, возрастая". В этот период, когда он жил внутри света, и свет был внутри него и с ним вместе, он жил физиологически. Затем он повествует об "утрате" благодати Божией[292], об уходе Духа Господня[293] и о долгом отсутствии видения "небесного света"[294], когда свет покидал его[295], и он "выпадал из надмирного сияния"[296].