Знак Единорога. Рука Оберона

Передние копыта бледного коня ударили о край уступа, и я рванулся вперед. Рефлексы вынудили зверюгу, вопреки натянутым поводьям, искать такую же опору для задних ног. При моем приближении всадник взметнул клинок в защитную позицию, но я нырнул вбок и атаковал слева. И пока он пытался прикрыться клинком с той стороны, я уже нанес удар. Грейсвандир рассек бледную плоть, войдя между грудиной и кишками.

Я выдернул клинок, и из раны, словно кровь, хлынули сгустки огня. Рука с клинком повисла, а конь испустил пронзительный крик, почти свист, когда горящий поток обжег ему шею. Я сместился назад, когда всадник повалился вперед, и зверюга, теперь встав на все четыре ноги, рванулась ко мне, намереваясь растоптать меня. Я отмахнулся клинком, инстинктивно, защищаясь. Грейсвандир подрубил левую переднюю ногу коня, и эта рана тоже загорелась.

Я вновь шагнул вбок, когда он развернулся и вновь попытался достать меня. В этот миг всадник обратился в столб света. Зверь заревел, развернулся и шарахнулся прочь. Даже не притормозив, он нырнул через край и исчез в бездне, оставив мне воспоминания о горящей кошачьей голове, которая некогда говорила со мной, и тот холодок, что всегда сопровождает эти воспоминания.

Я прислонился спиной к скале, тяжело дыша. Призрачная дорога подплывала все ближе – футах в десяти от края пропасти. Левый мой бок свела судорога. Второй всадник быстро приближался – не такой насквозь бледный, как первый: темные волосы, лицо вполне живых цветов. Конь тоже нормальный – гнедой и с правильной гривой. В руках у всадника был арбалет, взведенный и заряженный. Я покосился через плечо: отступать некуда, нет даже расщелины, где я бы мог укрыться.

Я вытер ладонь о штаны и повернул Грейсвандир в первую позицию, встав боком к противнику, чтобы максимально сузить размеры мишени. Клинок мой оставался между нами – эфес на уровне моей головы, острием к земле, – сейчас это был мой единственный щит.

Всадник максимально сблизился со мной, остановившись на краю дымчатой полосы. Медленно поднял арбалет, зная, что, если выстрел не свалит меня сразу, я успею метнуть клинок как копье. Глаза наши встретились.

Безбородый, стройный. Глаза, возможно, светлые – он целился, конечно же, прищурившись. Конем управлял отменно, одними коленями. Ладони крупные, уверенные. Годный товарищ. Странное чувство охватило меня, пока я разглядывал его.

Мгновение длилось дольше, чем стоило бы, чтобы перейти к делу. Всадник качнулся назад и чуть опустил оружие, ничуть при этом не расслабившись.

– Ты! – окликнул он. – Этот клинок – Грейсвандир?

– Да, – ответил я, – он самый.

Он продолжал оценивающе смотреть на меня, и что-то внутри меня попыталось найти слова, дабы облачить в них мысль, не смогло и убежало нагим в глухую полночь.

– Что тебе здесь нужно?

– Убраться отсюда, – ответил я.

Щелчок, удар, и болт ударил о камень – сильно левее меня.

– Тогда убирайся, – сказал всадник. – Здесь для тебя слишком опасно.

И развернулся, дабы удалиться туда, откуда прибыл.

Я опустил Грейсвандир.

– Я тебя не забуду, – произнес я.

– Не забудешь, – откликнулся он.

И умчался прочь, а несколько мгновений спустя исчезла и дымчатая полоска.

Я вложил Грейсвандир в ножны и сделал шаг вперед. Мир снова начал вращаться вокруг меня: свет наступал справа, тьма уходила влево. Я осмотрелся, выискивая, как бы подняться на скалу, что была сзади. Там было всего-то футов тридцать или сорок, и мне хотелось узнать, что там, по ту сторону. Справа тот выступ, на котором я сейчас стоял, сужался, и никаких вариантов подъема там не было, так что я повернул налево.

Сразу за поворотом обнаружился валун, и, оценив его взглядом, я решил, что тут можно и вскарабкаться. Еще раз обернулся, проверяя, нет ли возможных угроз; призрачная тропинка уплыла в неведомые дали, никаких новых всадников. Можно лезть.

Дело вышло нетрудным, хотя высота оказалась больше, чем представлялось снизу. Скорее всего, симптом пространственного искажения, каковым в этих местах, кажется, начало страдать мое зрение. Вскоре я добрался до вершины, подтянулся и выпрямился во весь рост в позиции, которая давала наилучший обзор того, что находилось напротив бездны.

Вновь мне открылись хаотические цвета, которые справа прогоняла тьма. Земля, над которой кружил весь этот хоровод, представляла собой смесь скал и кратеров, и ни следа какой-либо жизни. Посередине, однако, рассекая пейзаж от дальнего края горизонта до гор справа, змеилась чернильно-черная полоса, которая могла быть лишь Черной Дорогой.

Еще минут десять я карабкался, напрямую и в обход, пока не добрался туда, откуда было видно ее завершение. Дорога пролегала сквозь широкую расселину в горах и уходила за край бездны. Там ее собственная чернота как бы сливалась с царившей внутри тьмой, и дорога была заметна лишь потому, что сквозь нее не просвечивали звезды. Используя это обстоятельство, чтобы оценить ее протяженность, я понял, что она уходит в ту самую темную громаду, откуда плыли туманные полосы.