Когда Гелиос преодолел половину своего дневного пути и поскакал вниз, Аристомен увидел вдали святилище Деметры, в Эгили. Тогда он свернул с дороги и стал пробираться лесом. Трижды его пугали зайцы, выскакивая прямо из-под ног, нимфа Эхо передавала откуда-то счастливое похрюкивание вепря, видимо, обожравшегося — желудями. Места показались Аристомену малообжитыми, но когда он забрался на холм, с которого святилище было как на ладони («Как на ладони Архидамеи», — подумал он), то насчитал с полсотни женщин, гомозившихся вокруг храма и в подсобных, хозяйственных помещениях. Аристомен зажмурился, чтобы сфокусировать взгляд на каждой женщине и разглядеть Архидамею, но ничего не получилось, расстояние не позволяло. Тогда он решил дождаться ночи и проникнуть в святилище, однако еще до заката заметил, как там спустили собак. Идти назад в кромешной тьме по незнакомой местности показалось ему нежелательным. Он не боялся разбойников или искателей приключений, у него был кинжал, боялся он неожиданного нападения, когда бьют ножом в спину и даже не успеваешь выдохнуть «Ой!». Поэтому Аристомен заночевал в лесу, набросав под себя дубовых и ивовых веток, а утром пошел в Анданию…
Доспехи, которые его там ждали и которые доставил Филей из Аркадии, Аристомену не приглянулись, а меч он вообще забраковал, сказал, что дедовский острее и легче, надо только отчистить. У шлема с неподвижным забралом оказались слишком узкие прорези. Панцирь, доходивший до пояса, стеснял движения, поножи жали; ноги бы через час ходьбы в них кровоточили. Щит был овальной формы, а ведь Аристомен предупреждал, что круглый для него удобнее, к тому же он левша и ручки надо было крепить наоборот. Поэтому он сгреб все в кучу, в мешок — и понес местному кузнецу Макрию на доработку. Дамис пошел тоже: все-таки его подарок забраковал Аристомен. Тем не менее, он довольно потирал руки и говорил:
— Мы уже можем выставить тысячу гоплитов! А это — ого-го! Когда мы объявим войн); спартанцы обделаются от одного нашего вида. Они ведь думают, что мы выйдем на бой с кухонными ножами и вилами вместо мечей и копий.
— Во-первых, у них девять тысяч гоплитов. — сказал Аристомен, — а во-вторых, зачем объявлять войну? Начнем, как они прошлый раз: захватим внезапно Амфею и перебьем спартанский гарнизон.
— Правильно, Аристомен, правильно, — соглашался Дамис. — Ты прирожденный полководец. Я в тебя верю.
Мыслями он давно сидел в спартанской герусии, раздавал сельскохозяйственный инвентарь пленным лакедемонянам и отмерял веревкой наделы под будущий мессенский урожай. Старость брала свое, и Дамис потихоньку впадал в детство.
Кузнец был хромым. Вообще хромых и колченогих в Мессении было пруд пруди, и многие либо учительствовали, либо работали в кузне, так как в поле от них было мало проку. Ксенодок, подметив это, сказал, что и Гефест на Олимпе стал хромым в угоду кузнецам, теперь осталось Гермесу — покровителю наук — переломать руки-ноги. Расчетливый же Аристомен думал собрать из полукалек когда-нибудь конницу, которая, неожиданно появляясь, забрасывала бы спартанскую фалангу дротиками, да хоть просто камнями.
Пока они разбирались и договаривались в кузнице, со стороны Эхалии подошел обоз, который вел Филострат. На этот раз его сопровождал отряд гораздо многочисленнее обычного. Первой мыслью Аристомена было броситься Филострату в ноги и вымолить Архидамею, а второй — что это бессмысленно. Но он смотрел на Филострата во все глаза, стараясь определить, какой человек перед ним.
— Здравствуй, Дамис! — Как всякий человек, нутром чувствующий, что поступает несправедливо, и имея начатки совести, Филострат корчил из себя самоуверенного благожелательно настроенного бодрячка, своего пария.
— В этом году ты пришел рано, спартанец, — ответил Дамис, приосанившись. — Народ еще не свез с полей урожай. Вот дня через два…
— Знаю, и потому здесь. У геронтов есть сведения, что вы нарушаете договор и часть прячете. Вот и послали присмотреть, как будут свозить урожай, ха-ха!
— И как ты собираешься проверить пашу честность? У тебя не хватит людей приставить к каждому земледельцу.
Филострат задумался. Было видно, что он складывает в голове ответ, но процесс идет туго.
— Дамис, ты честью и правдой служил Спарте столько лет! Но в последние годы что-то изменилось, мы чувствуем и опасаемся, как бы мессенский народ не совершил опрометчивой оплошности, — сказал другой спартанец, видимо, владевший азами дипломатии.
— Да, — подтвердил Филострат. — Вот я смотрю: откуда в кузнице щит с орлом? Кто тут у вас такой орел?
— Спартанец, этот щит мы собираемся посвятить в храм Зевса в Олимпии. Ты же знаешь, скоро олимпиада.
— Ну да, — пробормотал он, — не с пустыми же руками.
«И это убожество — дед моего будущего ребенка?! — ужаснулся Аристомен. — Теперь понятно, почему Архидамея предпочитает храмы отчему дому».
— Чего уставился? — спросил Филострат, поймав пристальный, изучающий взгляд Аристомена.
Тот пожал плечами.
— А ты здоровый парень. Пойдешь ко мне оруженосцем?
— А кто тебя кормить будет? — испугался Дамис. — Это наш лучший пахарь.