– В ближайшее время – мокнуть под дождем, – Физерд страдальчески вздохнул. – Потом я простужусь, может быть, дело дойдет до воспаления легких… Буду лежать на обочине лесной дороги и метаться в бреду, мучаясь от жара.
– Как-то невесело, – мальчик нахмурился.
– Это ты так давишь на жалость? – уточнила Тмилла. – Я бы могла позволить тебе переждать здесь дождь, если бы ты попросил меня об этом.
– Какое великодушие, – юноша хмыкнул, потом, немного подумав, сказал: – Спасибо.
– Если б ты запоздал со своим "спасибо" еще хоть немного, я бы выгнала тебя взашей, – сообщила ведьма.
Ливень утих только к утру, поэтому пережидание дождя несколько затянулось, но Нэи была не против. Тмилла, как ни странно, вроде бы тоже, хотя ей как раз полагалось злиться нежданному вторжению в ее жилище. Но ведьма не злилась вовсе, только ворчала для вида. Она принесла им какой-то странный чай, сладковато-терпкий, пахнущий хвоей и немного – ягодами бэй, а потом вдруг рассказала, что тоже уже очень давно не видела свою семью. Что живут ее родственники в деревне у гор Тиэ, что ее отец – кузнец, а мать – швея, и что у нее целых пять разновозрастных младших братьев, рыжих, как и она сама, и один старший – изгнанник Зодиакального Общества. Оказалось, в последнее время таких изгнанников стало по какой-то причине особенно много.
"Маги дурят", – фыркала ведьма. Нэи вспомнила, что ее мать тоже изгнанница, а брат, должно быть, в учениках, если только Зодиакальное Общество по какой-то причине не отвергло и его. Однако девушка ничего не стала про это говорить, потому что боялась расстроить Аскеля.
Потом они еще недолго говорили про Олекайна и серых птиц, которые, как сказала Тмилла, на самом деле назывались элгами и особенной опасности действительно не представляли. Нэи к этому моменту начала немного дремать, как и Аскель, который уже давно клевал носом, так что обсуждали это в основном Тмилла и Физерд. Разбудила девушку музыка, переборы злосчастной гитары, которые невозможно было бы не заметить и глухому – если даже не слышишь их, то непременно начинаешь видеть.
Нэи терла глаза тыльной стороной ладони и почти была готова сказать что-то гневное, когда Физерд вдруг запел.
Ждать судьбы с усталым ветром,
А поймать руками звезды -
Знаешь, друг мой, в небе позднем
Нам не отыскать ответа.
Он правда пел не очень хорошо, хрипло, совсем не чувствуя музыки, но эта песня была последним, что Нэинри могла от него ожидать. Физерд со своим самодовольным видом, со своей уверенностью в собственной привлекательности был похож на того, кто может петь что-нибудь ругательно-веселое, приправленое большим количеством неприличных выражений. Что-нибудь про трактиры и выпивку. На худой конец, что-нибудь про войну и возвращающихся с нее бойцов. Но только не эту песню.
Засыпать под лапой птицы,
Под закатным алым небом.
Наши страхи и легенды,
О, совсем не небылицы.
Ее текст был написан на форзаце книги "Правда знакомой лжи", которая уже однажды спасла Нэинри в коридорах жилища чародея по имени Олекайн.
Сама Нэи слышала эту песню в первый раз несколько лет назад – тогда ее родители напевали ее на втором языке, в маленьком огненном городе на границе Второго и Первого миров. Был Самшейн – праздник осеннего равноденствия, и в то время, когда почти весь Первый мир, дрожа перед Тенями и наступающей ночью, пел про умирающее солнце и про то, как весной оно вновь засияет ярче, ее отец и мать почему-то решили вспомнить эту песню. Язык и слова были другими, но смысл и мотив – те же самые. У девушки защемило в груди и неприятно защипало в глазах, и она вновь притворилась спящей, тем более, никто толком не заметил того, что она проснулась.
Наша память дремлет с нами,
Наполняя дни и души,
Говоря подчас устами
Лет давно уже минувших.
Однако слишком долго притворяться спящей у Нэи не получилось, потому что в бок ее начал пихать брат, который проснулся тоже. Девушка подняла голову, и Аскель взглянул на нее, выразительно округлив глаза, и принялся кивать в сторону Физерда. Он тоже узнал, и Нэи мысленно взвыла: он ведь тогда был совсем маленьким! Девушка отвела взгляд. Чтобы случайно не показать своих эмоций брату, она принялась разглядывать остальных и увидела, что и Тмилла, и Осколок Тьмы внимательно слушают. Ведьма – рассеянно скользя взглядом по заполняющей помещение утвари, а обращенный – неподвижно глядя в окно, по которому, змеясь, бежали вниз темные дождевые струи.
В каждом шаге или слове
Отголоски нашей веры…
Струны печально тренькнули, и золотистые вспышки сменились голубыми и белыми.
Мы с тобою на остове
Старой эры, старой эры.
Музыка оборвалась, и девушка облегченно вздохнула, краем глаза разглядывая не то печального, не то просто сонного Аскеля.
– Тоска зеленая, – буркнул Физерд, хмуря брови-перья. – И я предупреждал, что плохо пою.
Тмилла пренебрежительно хмыкнула и улыбнулась чему-то своему. Осколок Тьмы рассеянно проводил взглядом исчезающую в чехле гитару.