Знахарка

А меж тем они приближались к Камнеграду. Вот уж и стены его - высокие, каменные, поросшие седым мхом, виднелись неподалеку. И гомон людской долетал да обоза...

Заринка поежилась.

Впервые девка ехала в Град Каменный. Да кем? Полонянкой! На родной земле, не имея за душой вины...

И ведь просилась она у тятьки, чтоб взял с собою в Град Престольный, а он все отмахивался: "Мол, увидишь еще, чего тут". Увидела. Только не о том ей мечталось...

Шептуха поежилась, потому как от ворот потянуло гнилью. Явственно, отчетливо. Словно бы Град Каменный, да все, что было в нем, выгнило заживо. И тугой науз, что крутит утробу, подтверждает: место то недоброе. Да только может ли она нарушить оковы? Верно, не может. Вот и барин, усмехаясь, глядит на нее. Знает помыслы, что живут в душе молодой.

Широкий мост, отделяющий Камнеград от окружных земель, простирался надо рвом. И даже в эту пору, когда Земля Лесов сковывалась льдом, вода во рве стояла нетронутой. Что морозом, что травой тинною. Чиста, что в озерах дивных. И сквозь нее, защитницы города, проглядывают острые колья, что по дну расставлены. И коль обоз не справится, накренится... Зара закрыла глаза, приказав себе не думать о дурном.

А меж тем Город Каменный открывал ворота. Тяжелые, дубовые, широкими железными латами укрытые. С увесистым засовом, ключами отпираемым. Да мощной герсой, что нехотя ползет, лишая Камнеград последней защиты.

И воротники спешат к барину, что даже глазом не ведет, остается на месте.

Слышно:

- Добре вечера, барин! Как дорога? Небось, притомились...

И поклон глубокий - его даже Заре заметно. Заметно и другое: как воротники боятся барина, как стараются, поклонами земными путь его устлав, поскорее вновь взобраться на бойницы, да опустить герсу за закрытыми воротами. Выдохнуть ошалело. И поблагодарить божиню, что нынче-то барин в добром расположении духа.

А далее - заулок мелкий, что по самому краю Города Каменного идет. И вонь здесь стоит, несмотря на стужу лютую. Брезгливо. Народ оборванный, полудикий. Тощий, голодный.

Да только никто к обозу руки за монетой не тянет - видать, не впервой им приезд барина того. Значится, дурно это все.

И внезапно путь полонян заканчивается у небольшой харчевни, над которой висит огромный деревянный ключ. Резной, с диковинным орнаментом. И чуется Заре от той харчевни и ключа ее сила дивная. Словно бы хочешь ступить ногою на порог, а тебе не дают. Удерживают.

Заринка пугается, да только страх от места сменяется другим - едким, ядовитым. Потому как здесь, у мощной силовой заслоны, с повозки снимают их с Крайей разом, вот только ту уводят внутрь, а ее, девку молодую, барин усаживает в другие сани - богатые, с орнаментом колеровым, золотом посыпанным. И в санях тех запряжена тройка белых жеребцов. Бубенцами украшенная серебряными.

И звон веселый от тех бубенцов идет...

Заринка помнит только то, что рот ее открылся для крика. Но крика девка не помнит. Как и ничего вокруг - дороги, изб, людей, - ничего. Только руку барскую, мелькнувшую перед глазами, да полог темный, тяжелым покрывалом укрывший усталый разум.

Сколько годин проходит с того часа, Заринка не знает. Не разумеет. Понимает только, что в Камнеград их привозили в сумерках, а проснулась она среди беленых стен добротных, забеленных утренним солнцем, отблескивавшим от хрустального снега.

Зара резко села. Огляделась кругом.

Ложе, на котором она провела ночь, было широким - не чета тем лавкам, что стояли в батькиной избе. Да, в Светломесте таких опочивален не видать!

Покои, что окружили шептуху тишиной, были белы как снег. Широки. Просторны.

Богаты.

Украшены что росписью стен разноколерной, что шкурами драгоценными, разложенными по ложу да по сундукам, коих в покоях было ровно два. Да в дальнем углу стояло зеркало - Заринка сразу поняла, что это - оно. Слыхала девка про такие диковинки, да только глазом не видала - уж больно дорогими были. А тут зеркало серед деревянной оправы. И перед ним - две лавки. Одна повыше, стольная, значится. С банками резными, стеклянными. Другая - пониже, сидельная.

Заринка в удивлении подошла к стольной лавке и дотянулась до одной из склянок, похожей на хрустальную слезу.

Непростая, чудесная. Резная. С хрустальной пробкой поверху, приоткрыв которую девка ощутила нежный цветочный аромат. Вода душистая. Да только и таких Зарина не видала.

У нее ж все вода от Яры была, а та - на травах сельских настоянная. На цветах полевых. И пахла она приятно, да разве ж сравнится с этою?

Вторая склянка пахла сладко. Фруктами словно бы солнечными. Южными.

Третья - терпко. По-пряному.

На четвертой Заринка чихнула. Все ж таки непривычными были для нее те запахи, чудными...

А подле банок стояла шкатулка высокая. Купцова дочка знала, что чужое трогать нельзя. Да только и она барину чужая.

Девка осторожно приподняла разукрашенную цветами редкими крышку и ахнула от удивления: под ней, крышкой этой, покоились драгоценные бусы: что перловые, что золотыми ягодами рассыпанные. Серьги с каменьями алыми, лалами прозванными. Да самоцветные запястья. И столько всего - глазом не счесть.