Женщина впилась в него внимательным взглядом, а затем проговорила:
Мужчина подавил волну гнева. Вздохнул. Уловила ли она раздражение? Наверное. Так даже лучше.
Мужчина не ответил. Знал, что бывает, когда говоришь.
Женщина еще раз обернулась на карту. Она с надеждой оглядела светящееся полотно, подходя все ближе и ближе. Склонилась над диковинной тканью, провела ладонями по-над мерцающим светом. И просияла.
Мужчина сделал несколько шагов по направлению к тучному скоплению алых звезд на синем небе. Пригляделся. И не поверил своим глазам.
Искра, что разгоралась у самого края карты, горела все ярче. Слепила глаза силою дивной, переливистой и такой... живой. Слуга понимал: вот истинный дар небожителей. Редкий мощью своей...
Колдунья задумалась.
Золотистый огонек тлел осторожно, словно бы пугливо. Трепетал серед подобных себе. Только Слуга видел: тот набирает силу.
Глава 7.
...Сквозь излом времен, открывающийся по-за черными зрачками, Яра видит невысокого мальца.
Темная макушка проворно выныривает из высоких трав, пока он мчится по широкому лугу. Стройная овсяница хлещет сорванца по босым пяткам, а он все бежит.
Вперед! Вперед! Вперед!
В глаза ударяют яркие блики солнца, отражающиеся от водной глади небольшого озерца, и ее воин, заливисто смеясь, падает в густую сныть, поросшую по кромке воды. Вдыхает свору ярких запахов: от сухого сена до свежих цветов.
Там, за полем, травы много, и батька часто приводит туда скотину. Говорит, потом молоко вкусное, свежее.
А дитя все смеется. Так задорно, что Яра не удерживается, не может. Улыбается.
Она прыгает сквозь колышущееся окно, сотканное из сгустившегося воздуха, и спешит к нему. Знахарка падает почти рядом - боится, что заметит. Но малец не видит ее, продолжая хохотать. И где-то раскиданы стоптанные лапти, которые плетут его сестры названные. Лыко дерут с лип по весне, а потом он находит у лавки обновку. Почему-то у него лапти живут короче других...
А на свежей вырубке - заросли иван-чая. Их мать собирает, сушит, и целую зиму вся семья смакует вкусный напой. А уж мед-то какой...
Малец сжимает в ладони сладкий кулич, щедро сдобренный кедровыми орешками. Это лакомство он любит больше прочих. Медовая начинка растекается по губам, и маленький воин тут же слизывает солнечный нектар, чтоб не пропал тот.
Его зовут.
Кажется, отец. Что-то стряслось, только ребенок все не может понять. Рубаха на отце прорвана, а само полотно в саже, воняет нещадно. В руке - меч. Ржавый, в разводах. И понятно, что кровь эта - человечья.
Голос батьки странный, рваный. И слова злые, страшные выходят. Про то, что воеводство горит, а с ним - село родное. И что Великий Князь на рассвете расправу чинил - воеводу на плаху отправил.
Перед мальчуганом встает смутный образ черноволосого мужчины, молодого еще. Он всегда был добр к мальцу, приезжал до села проведать того. И обещался скоро забрать в дом отчий, да только вот не вышло. Воеводу малец дядькой звал, а тот гладил его по макушке всякий раз, как гостил в селе с визитом. Нынче, стало быть, некому исполнить обещанное...
В носу щиплет от непролитых слез, а на запястье - резкая боль. Яра чувствует ее как свою. Воин пытается одернуть руку, да только никак не выходит - брат держит крепко. А сам плачет. Он впервые видит слезы Здебора:
- Бежать надо. Батька приказал.
А Дар все не торопится. Пытается броситься в сторону избы, в семью родную.
- Нет их уже, - шепчет брат сквозь слезы и горько добавляет: - всего воеводства нет. Дядьку твоего, Ярополка, изменником назвали. Казнили поутру. Теперь вот за нами...
И тянет в лес. В глушь.
А Дара раньше туда не пускали. Говорили, опасно.
Знать, Княжество изменилось, раз в лесу безопаснее, чем дома. Раз зверья боятся меньше людей...