И Дар позволяет брату увезти себя.
Он тоже плачет, хватаясь руками за небольшой меч, что выковал для него отец. Меч и запястья. Стальные оковы для рук он сохранит навсегда, а меч продаст за кусок хлеба. Только Дар об этом не знает пока.
Как и не знает о том, что будет дальше.
А дальше - дорога. Бесконечно долгая, голодная.
И лес, готовящийся к осени. Первые заморозки. Осенняя слякоть. Горькие сухие коренья, заеденные поздней кислой ягодой. И они с братом, греющиеся теплом тел друг друга.
И снова дорога, пахнущая лесом и гнилью прелых листьев.
Воспоминания идут рябью, проясняясь только у высоких белых ворот.
Яра чувствует усталость воина, видит его измождение. Она тянет руки к измотанному дитяти, выпускает целебные иголки, но те бегут врассыпную, не смея влиять на прошлое. И сила ее тратится тут впустую, не способная помочь.
А по-за крепкими створками ворот звучит голос:
- Откудова, рванье, пожаловали в Белоград?
Здебор берет разговор на себя. Мол, ехали с обозом на местную выставу лапти продавать, да и сгинули в руках разбойников. Батьку побили, а они, спасаясь, заблукали в лесу. Оттого-то и грязные, как рвань последняя.
Их не желают впускать, да только в городе гулянье, и кто-то добрый говорит, мол, что на площади будут объедки. А мальцы-то давно еды не знали. И стражник отходит в сторону, пропуская их с братом в сказочный город.
А в глазах белым-бело от диковинного камня.
В тот день они впервые наелись. Только на следующее утро желудок все равно сводит от голода. Небольшой меч, подаренный батькой, уходит в пухлые руки купца за три алтына - их хватает всего на неделю.
Потом голод, и рука, тянущаяся за запретным куском. Удар. Боль. Темница. И скрежет злых голосов, обещающих расправу.
Маленький воин плачет, а брат держится. Обещает спасти.
- Я взял тот хлеб, - говорит он, закрывая рот мальцу, - меня судите. А этого... - он нарочно делает паузу, - блаженного, не троньте.
Помнится, Дар тогда обиделся на брата знатно. Говорить даже не хотел за такое назвище...
Поутру его выставили за ворота, дав в дорогу крепкого пинка, а Здебора увели на суд. Казнь обещали.
А дальше - снова дорога. Слякоть. Голод.
И рябь воспоминаний меркнет под светом догорающей лучины...
Воин, что держал Ярославу с такой силой, захлебывается безмолвной яростью, смешанной с отчаянием. Глотает сухие слезы, чтоб те не пролились на щеки знахарки. И тяжелая голова устало клонится к девичьей груди, опаляя ту злым жаром.
А Яра гладит его, жалея. Что-то говорит, успокаивает. А когда тот снова поднимает на нее черные глаза - долго смотрит в них, ощущая родство с этим незнакомым человеком.
А затем отвечает поцелуем на поцелуй.
***
Крайя давно наблюдала за Ярой. Она чуяла в девке
Вот и пошла за внучкой в хлев.
Поразилась.
Нет, она знала, что Ярка прячет средь соломы нечто важное. Думала, наузу плетет. Одну из тех, что научила ее сама Крайя. Иль Огнедержца чтит по-за храмовничьим запретом.
Но даже не тело воина поразило ее. Старуха впервые увидела чистую целебну, льющуюся из ладоней девки. Мощную, светлую, искристую.
Значит, не знахарка внучка ее - ворожея.
Древний дар небожителей.
Говаривали, что таких детей одаривали не божественные повитухи - Роженицы, а сама Макошь пряла им судьбу. Сидела Пряха посеред высокой избы, да брала одну нить за другой. Полотно ткала. И все с красными сплетала. Чтоб узор целебный получился, чтоб силой могла ворожея делиться. А потом заворачивала чистую душу этим полотном, чтоб в утробе матки кто не сглазил.
И рождалось дитя дивное, лучистое своею силою.
Да только люди забыли про это.
Пришли храмы, смели старые поверья. Каменный Огнедержец пал, а с ним забылись и наветы небожителей.
Теперь не ворожеей для людей - ведьмою была Яра. И за ворожбу могла поквитаться жизнью. Коль прознают про нее...
Крайя схватилась за грудь. От боли порвала на себе платье. Не бывать этому! Древняя, давно забытая боль вспомнилась старухе, опалила разум. Замочила сморщенные щеки горькой слезой. Не даст она внучку в обиду! Жизнь положит за нее, схоронит от людского гнева, от глаза и слова дурного.
Да только коль не пустить целебну в мир, Макошь навсегда проклянет ворожею. Сурова старая божиня. Запрет для нее жизнь хорошую. Расскажет Симарглу о девке, а тот и станет за ней свататься раньше часу. В Стылую Избу хозяйкой звать. И растопит костер людскими руками, чтоб как ведьму схоронили.
И Крайя решилась.
Она встретила Ярославу в сенях, когда та вернулась поздно вечером:
- Все знаю, Ярка, не отговаривай. Не осужу тебя, не бойся. И воина твоего не раскрою. Другое тебе хочу сказать. В руках твоих живет целебна, подаренная старой Пряхой. Не отдавать ее людям нельзя - проклятой станешь. Пойдем, хорошая, нужно спешить.
И она потянула за собой удивленную девку.