Знахарка

Коридор, такой глубокий и длинный, закончился, едва Дар успел на него ступить. Вереница ниш, соляные столпы, уходящие под самый кров, - все это было, и всего не стало вмиг. А перед ними заискрилась трапезная.

У дальней стены, в озарении белого пламени, покоился трон. Искристо-белый, словно бы выделанный из кристалла драгоценного. И отблески от него - радужные, разноколерные, скакали живыми пятнами по столам, что были расставлены наокол.

Скатерти белые, кружевные. Тончайшие.

Степнячки бы такой холстине обрадовались, да стали бы на себе носить, красуясь перед мужьями, а тут - столы укрывать.

И люди вокруг все в белом. Челядь снова же. Стольники, что покрывали столы яствами. И на всех - ткань дорогая, алтынная.

И все под стать этой холстине - бледные, полупрозрачные словно бы. Едва живые. Дар мог бы поклясться, что видел, как пульсирует в них кровь. Вот только и ей не хватало колеру, жизни.

А степняки, что пришли с Даром, были смуглы. Грязны словно бы. Неподходящи ко всей этой снежной чистоте. Вызывающе живы.

Велерад занял трон, и тут же перед ним поставили широкие столы, укрытые скатертями. А на скатертях тех появились кушанья.

Дара с Ярославой усадили тут же, подле Великого Князя - по правую руку. По левую руку того почивала девка молодая. Холеная, с такой же прозрачной кожей, как и у всех здесь, тонким станом, укрытым легчайшей тканью. Волосы ее, белоснежные, были прибраны под кокошник дивный, каменьями синими украшенный, и с него, кокошника этого, к холодным плитам спускалась тончайшая фата.

- Дочь моя единственная, Радислава, - проговорил Князь, следя взглядом за очами степняка. - Аль не знал ты, что есть у меня такая?

- Не знал, - откликнулся Дар и отвел взгляд. И хотелось ему вновь взглянуть на девку, да боялся он Велерада. А та все сидела, понурив голову да не поднимая глаз. Скромна, чиста, как и подобает наследной Княжне.

Движения рук легки, и сами те руки не руки словно бы - легкие птички. Порхают. Дразнят изгибами нежными, едва проглядывающими по-за тонкую ткань. Пальцы с перстнями. Изящными, подобными цветкам синим, в лед закованным.

И ладонь, словно бы невзначай, касается фаты у лица. Черты его - дивны. Прекрасны, тонки. Словно бы вырезаны изо льда. Свежи.

Очи - что бездонные омуты - сини, огромны. Завораживают взглядом одним. И взгляд тот опускается к губам по скулам резным. А губы розовы, в меру пухлы. И... нетронуты.

Дар задумался о дочери Князя. На вид той не больше четырнадцати зим. Не молода - юна даже. А вот чутье степняка зудело. Обратное ему казалось. Мощь чуялась в этом тонком тельце, да как разглядывать станешь дочь самого Властителя Соляного?

Степнякам накрыли столы в Зале, подле других вельмож.

И началась круговерть блюд.

Первыми стольники несли печенных лебедей. Белоснежных, с тонкими изогнутыми шеями. И подавали на широких блюдах - обязательно в паре.

За лебедями стол украсили кулебяки с расстегаями, мясными дасырными пирогами. Подле Дара оставили курник, пирожки же, оладьи даблинчики тонкие сразными начинками поднесли к Ярославе.

Дар бросил скорый взгляд на Радиславу. Та пригубила меду черемухового душистого да отщипнула запеченного карася. Ни верченые почки, ни баранина на вертеле, ни зайцы в лапше не привлекли внимания Княжевны. Да и рыбу она отставила, едва угостившись.

А перед степняком поставили перепелов в чесночной подливке да жаворонков в шафране.

- Угощайся, Князь, - приглашал его Велерад, - перепела особенно хороши, когда после трапезы вечерней молодую супругу к ложу ведешь.

Он хитро сощурил глаза и усмехнулся своим словам, но Дар не почувствовал от них тепла. Как и от еды. И подавалась она горячей да ароматной. Дразнила. А удовольствия не вызывала. Словно бы ненастоящею была.

Дар сжал ладошку Яры, понимая, что та тоже не ест. Лишь кусочек того да другого в рот положила. Значит, и ворожея его чует неладное. А потому выбираться скорее надобно из Копей Соляных.

А перед гостями танцоры вышли. В шапках расписных, лоскутами шитых, да костюмах развеселых. И скачут они, резвятся, смехом трапезную заполняя, а на душе у гостей - досада. И чем дальше вечер идет, тем сильнее Дару хочется уйти от танцоров этих да двора соляного к своей ворожее. К ее теплу родному. Укрыться. Заснуть.

- Ты устал, Князь, - проговорил Велерад. - Да и ворожея твоя измоталась за дни в походе. Дитя силы тянет, в рост пошло. Ей бы отдохнуть...

И Соляной Князь махнул рукой, чтоб стольники тут же прибрали блюда.

- Радислава, ты проводи гостью в палаты ее. А мы еще останемся с воином. У него ко мне вопросы имеются.

И он махнул дочке рукой.

Княжевна поднялась неспешно. Поклонилась низко Велераду, Дару, да протянула тонкую руку ворожее:

- Пошли, Ярослава.

И снова глаза в пол, снова учтивый наклон головы. И лица почти не видать. Глаза вот сокрыты.

Ярослава взглянула на мужа. Не хотелось ей покидать нареченного да идти одной с дочкой Князя, вот только могла ли она высказать сомнения в его решении?

Оттого и пошла покорно, и Дар долго глядел ей вслед, потому как сердце его гулко стучало в груди - неспокойно было воину.