Знакомство с таинством православной Троицы Владимира Лосского

В своём обращении к наследию отцов церкви Лосскому удалость выковать собственную богословскую систему с центральной доктриной персоны, которая в патриархальном богословии описана в отношениях ипостасей/ὑπόστασις (Греч.). Развитие мысли Лосского не оказалось свободным от влияний той самой русской метафизики, против которой Лосский выступал с такой самоотверженностью, замечает Вильямс и вместе с тем уточняет, что по сравнению с русскими религиозными философами поиск единого синтеза приводит Лосского к формулированию богословских высказываний, независимых от метафизических выражений, свойственных концепциям «космического организма». Вильямс одобряет становление Лосского как богослова, прошедшего от традиционного православного осознания своего собственного «католицизма» и аскетизма к «евангельскому требованию самоотречения» или кенозиса/κενωσεις (Греч.), с тем, чтобы продвинуться ещё дальше и прийти к патриархальной традиции апофатизма. (Williams 1975, стр. 285)

Вильямс видит поворотную точку богословия Лосского в образе человека, который «характеризуется через свою способность представить самоотречение Бога так, как оно видится через жизнь Троицы», который отвечает на это самоотречение через кенозис своим причастием к кенозису «жизни в церкви». Этот синтез, если следовать Вильямсу, соединяет вместе аскетизм православного богословия, каппадокийское троичное богословие, апофатическую традицию Дионисия, «синергию» Максима Исповедника, «инкарнационную и экзистенциальную мысль Паламы» с «положительными достижениями русской религиозной философии». (Williams 1975, стр. 285) С исторической перспективы достижения Лосского следует оценить за «свою оригинальность и творчество, с которым он принимает богатую множественность элементов в свою богословскую систему, вместо того чтобы преувеличивать расстояние от своего непосредственного интеллектуального окружения», приходит к выводу Вильямс. (Williams 1975, стр. 286) Важно заметить, что в своей оценке выбора Лосским патриархальных источников Вильямс перечисляет тех из отцов церкви, кто сформулировал апофатическую богословскую методологию с целью очистить раннее православное богословие от эллинских философских концепций.

Вместе с одобрением Вильямс находит несколько критических замечаний относительно того, как Лосский преподносит патриархальное богословие. Он определяет цель исследований Лосского в представлении традиции восточных отцов церкви как непрерывного континуума, берущего свои корни в библейском повествовании и как такового являющегося защищённым от дальнейших интерпретаций в терминах схоластики с её «чуждыми категориями». Именно эта целенаправленность и делает толкование Лосским патриархального богословия довольно схематичным, выносит приговор Вильямс. (Williams 1975, стр. 286) Лосский вынужден драматизировать ситуацию для того, чтобы представить позиции Паламы и Дионисия как сбалансированные, что он делает с помощью преувеличения интеллектуализма Оригена, заявляет Вильямс. В своём «Образе Бога» Лосский одобряет идею Оригена о неразрывности любви/ἀγάπη (Греч.) от знания/γνῶσις (Греч.), как и образность Оригена в выражении брачного союза в описании соединения души и Христа, но общая оценка Лосским Оригена как интеллектуала делает эти наблюдения девальвированными, замечает Вильямс. Григорий Богослов предпочитается Лосским на основании близкой ассоциации с Паламой и отказом от концептуализма Оригена, в то время как двойственность самого Григория Богослова в отношениях между телом и душой, для примера, по мнению Вильямса игнорируется. Такому же обхождению подвергается и Дионисий: редкие упоминания Дионисием перевоплощения подчёркиваются Лосским с целью сконструировать доктрину «образа телесного преображения в образе Бога». (Williams 1975, стр. 79) Вильямс приходит к заключению, что «в своей попытке обеспечить православие Дионисия и его позицию как отца византийского богословия» Лосский с неизбежностью оставляет после себя конфуз и противоречия, а иногда граничит с неверным представлением наследия греческих патриархов. (Williams 1975, стр. 80)