Знакомство с таинством православной Троицы Владимира Лосского

В своём использовании терминологии, схожей с терминологией Плотина, – экстаз, единение, отрицание, восхождение – Дионисий твёрдо отстаивает свою позицию: несмотря на переживание мистического восхождения по пути к Богу, единственный вывод мы можем сделать из этого как созданные существа, – это то, что Бог непознаваем. Лосский упоминает в этой связи цитату Святого Григория Богослова о том, что «Это великолепно – рассуждать о Боге, но ещё лучше опустошить себя для Него» и соглашается с ним в том, что разум должен отказаться от сооружения концепций о Боге и посвятить себя вместо этого целостному подходу к живому богословию и через переживание осознать и принять необходимость своей трансформации, «стать новым человеком». (Lossky 2005, стр. 39) Для Лосского нет иного пути как приближения к Богу, пути обожествления. Однако, Святой Григорий Богослов остерегает о том, что если тот, кто на пути обожествления представляет себе, что познал Бога, тот имеет «приниженный дух». (Lossky 2005, стр. 39) Вместе с ним Лосский заключает, что апофатизм остаётся единственным путём установления истины.

Отрицающее богословие может быть трактовано как концепция экстаза/ἔκστασις (Греч.) исключительно: это путь трансформации богословия в причастие к таинству Откровения. Лосский описывает «негативное значение в догматах церкви» как приобщающее реальное восприятие мира к принятию «духовных реалий». (Lossky 2005, стр. 42) Христианство не принадлежит философской школе, но является мистическим опытом единения с живым Богом. Лосский утверждает, что патриархи восточной традиции придерживались строго апофатического богословия несмотря на их философские познания и терминологию именно для того, чтобы не подменить живого Бога интеллектуально сконструированными идолами. По мнению Лосского, противоречия между богословием и философией не существует на Востоке, потому что апофатический метод удерживал греческих патриархов от падения в «теологию концепций». (Lossky 2005, стр. 42) Примером такого падения Лосский выставляет исключительный случай Оригена с его религиозной философией, отошедшей от апофатического метода: апофатизм не есть агностический «отказ познать Бога». (Lossky 2005, стр. 43)

Догма Троицы есть не что иное как антиномия по формулировке и чтобы быть в состоянии осознать её реальность необходимо вознестись к обожествлению, иначе её реальность ускользнёт от нас. Апофатическое богословие не заканчивается экзистенциальной пустотой по той причине, резонирует Лосский, что «непознаваемый Бог христиан не есть безликий Бог философов». (Lossky 2005, стр. 43)

В своём эссе «Тьма и свет в познании Бога» от 1952 года, которое стало частью его сборника «По образу и подобию Божию», Владимир Лосский упоминает Библейское понятие Божественного света и настаивает на том, что это понятие следует воспринимать в контексте Библейского повествования, – иногда как метафору, иногда как выражение истинного религиозного переживания. То же может быть сказано относительно понятия тьмы: в Библейском повествовании тьма часто представляет отсутствие Бога, однако не во всех случаях. Лосский приводит к примеру Псалом 17:10–12, описывающий теофанию: «Наклонил Он [Бог] небеса и сошёл, – и мрак под ногами Его. И воссел на херувимов и полетел, и понёсся на крыльях ветра. И мрак сделал покровом Своим, сению вокруг себя мрак вод, облаков воздушных». Другой пример Лосский находит во встрече Бога с Моисеем во тьме Синая в Исходе 19–20.

Понятие тьмы было трактовано очень различно греческими патриархами. Лосский сравнивает Климента, для которого «образ тьмы на Синае кажется представляющим меньше непознаваемость трансцендентного Бога, чем незнание относительно Бога, свойственное человеческому разуму, оставленному на произвол собственных возможностей»; с Оригеном, для которого «терминология ночи по отношению к знанию о Боге отсутствует напрочь» (Lossky 2001, стр. 33–35) В то же время, если Ориген соединяет свой «мистицизм света» с христианским знанием/gnosis (Греч.), Григорий Богослов желает идти далее и в своём тексте «Жизнь Моисея» считает, что встреча Моисея с Богом во тьме вершины Синая более значительна по сравнению с явлением Бога перед Моисеем в виде горящего куста, замечает Никольс (Nichols 2017, стр. 30) Лосский делает предположение, что предпочтение значения тьмы в Библейском повествовании Григорием Богословом объясняется тем, что единение с Богом не нуждается в образе, оно происходит за гранью образа, «за гранью рассудка, где знание исчезает и лишь любовь пребывает – или, скорее, где гносис [знание] становится агапе [любовью]». (Lossky 2001, стр. 37) Что касается Дионисия, он был в состоянии использовать двойственность тьмы и света для описания Божественной имманентности в образе света и Божественной трансцендентности в образе тьмы. (Nichols 2017, стр. 31)