Знакомство с Тишковым

Однако характеристика эта все же не совсем точна. Нам ведь ничего не известно о «лучших душевных порывах» Сергея Варфоломеевича. Вряд ли ему приходилось «становиться на горло собственной песне» — скорее всего не было ни песни, ни своего голоса. Сергей Варфоломеевич не столько жертва обстоятельств, сколько их порождение.

При властной, показной самоуверенности Сергей Варфоломеевич никогда слишком-то не надеялся на прочность своего положения, а теперь, когда наступили новые времена, испытывал с трудом скрываемый страх. Он боится всех: Перекресова, корреспондентов, боится даже Тишкова и рядовых колхозников. Он живет с сознанием неизбежности собственного крушения. «Будет все, не будет только меня. Выживут они меня. Уже выживают!» — с каким-то печальным ожесточением подумал Сергей Варфоломеевич».

Сергей Варфоломеевич настолько обескуражен всем происходящим, что не пытается ничему противиться. Сергей Варфоломеевич не противник Перекресову. Тут почти исключено сюжетное сцепление, необходимое для емкого конфликта.

Исполненные символического смысла строчки, стоящие в финале повести («Перекресов взял горсть мякины и стал внимательно и молча рассматривать ее под лампой. Он зачем-то дул на ладонь, и часть мякины сдувалась. А на ладони оставались зерна, показавшиеся Сергею Варфоломеевичу незнакомыми и необыкновенно крупными в свете лампы»), рождают благодушие, ощущение завершенности борьбы. Невольно уподобляют ее чему-то крайне легкому и безболезненному.

Между тем писательская биография клонилась отнюдь не к идиллически безмятежному продолжению.

Осуществляя внутреннюю ломку, перестройку, писатель обращался к собственному жизненному опыту, к своим молодым годам, когда он, не помышляя о литературном будущем, служил в угрозыске неприметного сибирского городка Тулона, колесил по тайге, вылавливая бандитов, наставляя заблудших на путь истинный. Время было тревожное — 20-е годы; юный сотрудник угрозыска чуть не схлопотал пулю, невесть кем посланную в светившееся среди ночи окно.

Значит, «Испытательный срок» и «Жестокость» писались с себя, со своих тогдашних дружков и недругов.

Ответ прост и несказанно удобен. Но сам порождает тьму вопросов. Биография может стать ключом к творчеству писателя, только не универсальной отмычкой.

Почему Нилин так поздно написал «Испытательный срок» и «Жестокость»? Вместо того чтобы сразу пойти за событиями, еще свежими в памяти, за людьми, чьи образы не успели потускнеть, он уносился фантазией в края, менее ему знакомые, писал о делах, менее известных. Почему для вызревания «Испытательного срока» и «Жестокости» понадобилось более трех десятилетий — срок, когда многое улетучивается, невозвратно уходит, когда были написаны десятки произведений, столь далеких «Жестокости», что диву даешься — неужто все это вышло из-под одного пера?

Если же станем тщательно, ничего не пропуская, прослеживать все этапы писательского пути Павла Нилина, то сделаем неожиданное открытие: примерно на полдороге между днями службы в тулонском угрозыске и днями написания «Жестокости» он опубликовал мало кому запомнившуюся повесть «О любви». Она, как видно, была Нилину не слишком дорога — в дальнейшем он не включал ее в свои сборники.

А между тем в повести «О любви» содержалось все, вернее — почти все, что позднее в «Жестокости».

П. Нилин предлагал очередной вариант древней, как мир, истории: он любил ее, но не был любим ею. Хотел рассказать «о любви», лишь о ней, ничего вокруг не касаясь, полагая, будто такое возможно…

Почему из бесконечного множества сцен, картин, страниц, промелькнувших в калейдоскопе памяти, писательская мысль дважды вырвала обшарпанные комнатки провинциального угрозыска, таежную Сибирь двадцатых годов? Почему из десятков прошедших перед взором лиц отчетливее всех вырисовывалось лицо «старого сыщика» Ульяна Григорьевича Жура и молодого — Веньки Малышева? Почему? В повести «Испытательный срок», этой прелюдии «Жестокости», есть мимолетный эпизод, неожиданно приоткрывающий завесу над авторскими побуждениями.

Только еще переступивший порог губернского розыска Егоров, менее всего надеющийся выдержать стажерский срок, впервые в своей восемнадцатилетней жизни получает приглашение на торжественный вечер, посвященный Октябрьской революции. Он идет по коридору управления милиции, где прогуливаются пришедшие на вечер мужчины и женщины. «Пахло духами, пудрой, легким табаком и чем-то неуловимо волнующим, чем пахнут праздники нашего детства, нашей юности».

Детство, юность с непредвиденной силой захватили Нилина. То, что — не всегда осознанно — сопутствует человеку на протяжении жизни.

Сибирь, разбуженная, растревоженная Октябрьским порывом. В ее глуши революция встречалась с самыми глубокими и сокровенными народными проявлениями. Неспроста отсюда, из сибирских деревень и таежных сопок, пришли в литературу первые герои Вс. Иванова, Л. Сейфуллиной, А. Фадеева.