Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

«Эдип
Чего же ты боишься? Если б даже
От третьего колена был я раб, —
Поверь, тебя позор мой не коснется.
Иокаста
О, тяжко, тяжко!.. Лучше б никогда
И не искать тебе, не думать, кто ты!
Несчастный ты! Вот все, что я могу
Сказать, — прости!.. Уж больше не услышишь
Ты от меня вовеки ничего».

Она убегает, не дождавшись прибытия старого пастуха. Но вот и он; два старика, двое давнишних знакомых словно проходят очную ставку. Пастух в ужасе, он не хочет говорить так же, как раньше Тиресий, но неистовствующий Эдип грозит страшными карами — и десятилетиями скрытая истина предстает перед ним во всей ужасающей полноте.

Пророчество не обмануло. Рок вообще невозможно ни обхитрить, ни перебороть. Он, Эдип, сын царя Лайоса, выброшенный им на верную гибель, в надежде избежать предначертанной обоим судьбы, был чудом спасен и вернулся, чтобы свершилось страшное прорицание: он убил отца, стал мужем собственной матери, его дети рождены от противоестественного кровосмешения. От страха за свою жизнь молчал бежавший в пустыню единственный уцелевший свидетель убийства; желая блага родному городу, молчал Тиресий, не желая выдавать победителя Сфинкса и нового мужа царицы.

Последующая сцена ужасна; о случившемся во дворце с Иокастой и Эдипом нам рассказывает вышедший из ворот слуга, но от того впечатление лишь усиливается:

«Едва она в преддверие вбежала,
Как бросилась во внутренний покой
И прямо к ложу брачному, и двери
Захлопнула. Там волосы рвала
Обеими руками в исступленье,
И Лайоса, погибшего давно,
Звала она и вспоминала ночь,
Когда зачат был сын-отцеубийца,
С которым мать произвела на свет
Отверженных детей в кровосмешенье.
И прокляла то ложе, где, вдвойне
Несчастная, она от мужа мужа
И сыновей от сына родила.

Что было с ней потом — не знаю; с криком

Вбежал Эдип: он видеть помешал
Мне смерть ее. Мы все смотрели, молча,
Как он, блуждая, требовал меча.
Искал „жены и не жены, во чреве
Его носившей и его детей“!
И в ярости на двери устремился
Он с громким криком, словно кто-нибудь
Ему на них указывал, и, вырвав
Железные крюки из петель, в дверь
Он ринулся; а там, в покое брачном,
Она уже повесилась. Вбежав,
Он развязал веревку с диким воплем,
И труп упал на землю. И тогда
Несчастный сделал то, что вспомнить страшно.
С одежд ее застежки золотые
Сорвав, себе глаза он проколол
Их острием, твердя, что не увидит
Ни собственных несчастий, ни злодейств,
Что, вечной тьмой объятый, не узнает
Ни тех, кого хотел бы он узнать,
Ни тех, кого не должен бы он видеть.
Так, проклиная жизнь в безумной скорби,
Все ударял и ударял глаза
Открытые, приподымая веки,
И по щекам из них сочилась кровь,
Не каплями, а черными струями
И целым градом слез кровавых».

Это кульминация трагедии, момент, когда эмоциональное напряжение разрешается бурным аффектом, так называемый катарсис — качественный переход, перерождение через страдание. Бывший зрячим, но духовно слепым Эдип ослепляет себя в момент осознания неумолимости рока, он прозревает внутренне — увы, слишком страшно и поздно. Кровавый акт ослепления — словно ответ на его издевательские упреки в адрес слепого провидца Тиресия, а последующее изгнание, в которое добровольно уходит Эдип — отражение его намерения изгнать из Фив ни в чем не повинного Креона.