Знаменитые русские о Флоренции

«Петя отворил окно, и в бархатной ночи, в звездах над горами, в сонной перекличке служащих на станции – и особенно в щелканье соловья из кустов – он почувствовал такое дорогое и родное, что захотелось плакать. Всё здесь его, казалось ему; всё ему принадлежит. Его сердце принимает в себя весь этот новый, так мало еще известный, но уже очаровательный мир. ‹…›Лишь только они слезли во Флоренции, увидели S. Maria Novella с острой колоколенкой, увидели флорентийцев, флорентийские дома с зелеными ставнями, услышали крики ослов и звон флорентийских кампанилл, – оба сразу поняли, что это их город. Они приехали наконец куда надо. ‹…› Кто не знает радости майского утра во Флоренции, когда, отдохнув два часа, человек выходит на залитую солнцем улочку и у него над ухом хлопает бичом погонщик мулов, везущих на огромной двухколеске камень; когда кругом выкликают газеты, хохочут, торгуются на базаре; когда он сразу окунется в кипучую, веселую и бессмертную жизнь юга, простых людей, простых чувств и его ждут сокровища искусств и природы, – кто этого не знает, тот не испытал прекраснейших минут жизни. ‹…› Монахи, торговцы, уличные ораторы, запахи овощей на рынке, серый камень дворцов, лоджия Орканьи, где спят среди статуй флорентийцы, щелканье бича, рубиновое вино, бессмертие искусства – это Флоренция, это принадлежало им…»

В разгар Первой мировой войны Зайцев по совету Муратова начал работу над ритмическим переводом «Ада» из «Божественной комедии» Данте. К этому переводу он будет возвращаться в самые тяжелые годы своей жизни и окончательно завершит работу только в глубокой старости:

«Дважды приходилось бросать все, скрываться на время, но на столе все стоял белый гипсовый Данте, все смотрел безучастно-сурово, с профилем своим знаменитым, во флорентийском колпаке, на возню дальнего потомка русского вокруг его текста…»

Летом 1916 г. тридцатипятилетний Б. Зайцев («ратник ополчения второго разряда») был призван в армию, а в декабре стал юнкером ускоренного выпуска Александровского военного училища. В июле 1917 г. артиллерийский прапорщик Зайцев, тяжело заболевший пневмонией, получил отпуск и вернулся в имение отца Притыкино (Каширского уезда Тульской губернии). Именно там он с опозданием узнал об Октябрьском перевороте.

Зайцев: «Мне не дано было ни видеть его, ни драться за свою Москву на стороне белых».

Однако уже в ноябре 1917 г. Зайцев, один из самых авторитетных русских писателей, активно включился в общественную и литературную жизнь Москвы. В те дни он писал в газете Клуба московских писателей:

«Гнет душит свободное слово. Старая, старая история… Жить же, мыслить, писать будем по-прежнему.

Некого нам бояться – служителям слова. Нас же поклонники тюрем всегда боялись. Ибо от них и их жалких дел останется пепел. Но бессмертно слово. И осуждает. Ни сломить, ни запугать его нельзя».

16 ноября 1917 Г. Б. Зайцев публикует ставшее широко известным «Открытое письмо Луначарскому», своему старому флорентийскому приятелю: