Знаменитые русские о Венеции

Венецианцы и изъясняются, и жестикулируют, и ступают иначе, нежели жители других, “более реальных” городов. И это без малейшего принуждения, без острастки. Нарядные и чистенькие, как куколки, карабинеры в своих черных с красным мундирах, в своих кокетливых треуголках, как будто вовсе не несут какой-либо полицейской службы, а разгуливают парочками в качестве пикантного декоративного добавления к остальному. У них тоже удивительно благородный и благовоспитанный вид, это настоящие fils de famille[19], служащие другим примером хорошего тона. Назойливого гомона, как в других городах Италии, в Венеции нет; даже на ее главном публичном торжище не слыхать каких-либо резких криков. Газетчики предлагают свои “Corriere” и “Tribuna”, продавцы спичек свои cerini, лотерейные лавочки свои билеты, а продавцы “caramel” свои нанизанные на палочки засахаренные черносливы или миндали, но все это делается в “камерных” тонах. Впрочем, здесь и не приходится что-либо перекрикивать: ведь в Венеции нет грохота повозок или гудения конок и трамваев.

А. Бенуа. Мои воспоминания 1894.

М., 1990, кн. 4, с. 40–41.

П. Перцов

1897

Вот они – тени прошедшего – на великолепных полотнах Тициана и Тинторетто. Совсем другие типы, другие люди, чем те, кто на них смотрит, – совсем другой склад лица. Много скрытой силы, сосредоточенности, самосохранения; мало личной сложности и нашего постоянного “рефлекса”… Тогда люди жили полнее и ярче, чем теперь. Жизнь вызывала наружу все силы, напрягала все способности человека. В этих залах собирались люди, обладавшие изящным сердцеведением придворного и дипломата, повелительной энергией полководца и вельможи, личным мужеством и физической силою солдата, предприимчивостью и находчивостью моряка, сдержанностью и расчетливостью купца. Сравнительная несложность общественной жизни делала разносторонним и многосложным частного человека. Между государством и лицом не стояло еще современной сложной передаточной цепи всевозможных специальных установлений и органов. Война не была делом особой армии, дипломатия – особого “корпуса”, торговля – торговых фирм и банкирских домов. Одни и те же люди торговали и плавали, вели переговоры и создавали законы, исследовали дальние страны и завоевывали близкие…

Особенно характерны портреты дожей – старые, морщинистые, испытанные жизнью лица. Угрюмые, подозрительные глаза близоруко глядят из-под надвинутого золотого колпака – короны дожей… Один дож смотрит так пристально и лукаво, что чувствуешь невольное смущение от этой проницательности…

П. Перцов. Венеция 1897.

СПб., 1905, с. 16–17.

На площади Сан-Марко. Фото конца xix в.

С. Глаголь

1900

Гондольер давно стал походить на оборванца с какого-нибудь моста через Темзу… Исчезли все следы национального костюма и у всего другого населения городка, и высшее блаженство кокетливой венецианки, если кто-нибудь ошибется и примет ее по костюму за современную модную парижанку… Все национальности одна за другой должны отжить свой век. Сначала каждая национальность утратит свой костюм, забудет свой язык и усвоит язык своего более сильного соседа, и получится в итоге один вид человека, homo sapiens, питающегося искусственными яйцами и приготовленными в лаборатории мясом и овощами и летающего на воздушном велосипеде вместо того, чтобы ходить по земле. Такой человек будущего даже уничтожит все внешние отличительные признаки в одеянии и жизни мужчины и женщины. Оба будут ходить в одном и том же, признанном за наирациональнейший, костюме, и только по бляхам с №№ можно будет их отличать друг от друга. У мужчин будут четные №№, а у женщин нечетные…

С. Глаголь. На юг. Из летней поездки в Константинополь, Афины, Неаполь, Рим и Венецию

. М., 1900, с. 213–214.

Иностранцы в Венеции

П. ТОЛСТОЙ

1697