Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Прошли те времена, когда кочевые стада привольно и беспрепятственно бродили по степям и питались подножным кормом круглый год. Теперь кочевник поставлен в рамки и при том местами в рамки уже довольно тесные. Прежнего простора степей не стало, проходы к имеющимся привольям затруднены, везде появились переселенцы, понастроена масса поселков. Все прошло и изменилось, и «нет дороги к невозвратному».

На смену прежнему беззаботному существованью и лежанью на боку пришла пора забот и труда. Современному киргизу необходимо и думать, и заботиться, и работать. Постепенно сжимающийся круг кочевого приволья, с внутренними препятствиями для использования даже этого ограниченного пространства, невольно породит думы о том, как быть, как пропитать скот, для которого на круглый год подножных кормов стало не хватать [Там же: 94].

Для Кузнецова этот переход должен был повлечь за собой исключительно положительные последствия. Он неоднократно говорил о сокращении числа бедных казахских семей и соответственном росте средних и богатых хозяйств как о доказательствах того, что прибывшие в степь крестьяне повсюду способствовали повышению благосостояния казахов [КХАО, 2: VI–VII]. Поселенцы были необходимым условием общего процветания, утверждал он, поскольку они создали существенный местный рынок скота, превратив скотоводство в прибыльное занятие; кроме того, они способствовали прогрессу в земледелии и скотоводстве, подавая хороший пример и знакомя местное население с современными орудиями труда [КХАО, 1: X; 5: VIII]. Казахи, переходившие к более интенсивным формам земледелия и поддерживавшие приток крестьян в степь, в свою очередь, образовывали более крупные аулы с более многочисленным населением и все дальше уходили от «родового начала», которое прежде руководило их жизнью [Там же: 52–53; 2: VI]. В обоих отношениях они стали более управляемыми и более понятными для государства. Кроме того, утверждал Кузнецов, казахи охотно «посылали бы своих детей в министерские училища высшего типа, где они находились бы вместе с русскими и научались бы чему-нибудь полезному» [Там же: 38]. Учитывая, что многие подходящие участки земли еще оставались без поселенцев, в дальнейшем эти преимущества будут только умножаться.

Многое здесь совпадало как с «проколонистским» настроем материалов экспедиции Щербины, так и со взглядами самых громогласных сторонников переселения крестьян. Однако Кузнецов пошел дальше, чем когда-либо осмеливался Щербина, установив абсолютный предел потенциальным масштабам казахского скотоводства, даже при условии его интенсификации, рационализации и сопутствующего перехода к оседлости. Причины этого были достаточно просты – в любой области или районе области количество сенокосных лугов было ограничено, причем часть этих территорий была необходима крестьянам-поселенцам для выживания. Оседлость позволила бы содержать больше скота, чем раньше, но число имевшихся в хозяйстве животных в конечном итоге пришло бы в несоответствие с пропускной способностью степных земель [Там же: 111]; именно это и произошло в Акмолинской области и имело катастрофические последствия для худого, болезненного скота. Для Кузнецова такая постановка проблемы была важна в двух отношениях. Во-первых, на фоне его оценок земледелия и казахской торговли в области непонятно, как при таких ограничениях казахи вообще могли выжить. Скотоводство было ограничено; земледелие, хотя и «имело будущее», также было изначально ограничено климатическими условиями и характером почвы, а развитие торговли из-за отсутствия у кочевников культуры и грамотности сильно отставало [Там же, XI: 122–123]. Во-вторых, этим «узаконивалось» присутствие в области поселенцев как обязательного условия, с которым казахам придется считаться в будущем, что недвусмысленно указывало на приоритет интересов поселенцев над интересами казахов. Больше не шла речь о том, чтобы уравновесить две возможности: отдать сенокосные луга поселенцам и поддерживать рост местного скотоводства. Кузнецов был сторонником первого варианта, согласно которому можно было оставить местным жителям лишь то количество земли, которое позволило бы им выживать в их нынешнем состоянии.