Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Данные переписи дают красноречивую картину масштабов переселения в степь, которому способствовало новое конструирование статистических знаний в пользу все более масштабного изъятия земель у местного населения. В период с 1893 по 1912 год, по собственным данным Переселенческого управления, только Акмолинская губерния приняла более 320 тысяч «мужских душ» (а всего более 600 тысяч); общая цифра по степным областям (включая Семиречье, но исключая Сырдарью) составила более миллиона человек [Глинка 1914,1]. Когда государственные приоритеты и статистическое экспертные знания были приведены в соответствие друг с другом, крестьяне стали переселяться в степь в большем количестве и без промедлений. Сама эффективность пересмотренных норм в подведении как юридической, так и «научной» базы под изъятие земли у кочевников, которые, как считалось, использовали ее расточительно, гарантировала, что они никогда не смогут быть убедительно оспорены. Пусть на это ушло более десяти лет бюрократических проволочек и заумных методологических споров, но Российская империя в конечном итоге выработала способ приобретения знаний о землях и народонаселении степи, который мог служить новой концепции государственных интересов в настоящем и будущем. В этом отношении связь между статистическим знанием и имперской властью в степи была в то время совершенно прямой.

Казахские посредники не сразу поняли, что изменение политики означало конец неравноправного, но совместного проекта управления и развития, описанного в предыдущих главах. На самом деле, хотя свидетельств об этом мало, статистические исследования в степных губерниях не могли бы увенчаться успехом без этих посредников, что признавал и сам Ф. А. Щербина. Сам факт их участия указывает на то, что в первые годы эпохи переселения у посредников и статистиков имелись общие интересы, в целом сходные с интересами И. Алтынсарина или авторов «Киргизской степной газеты». После 1906 года стало ясно, насколько далеко разошлись пути царского правительства и его посредников. Государство, которое считало, что знает достаточно, могло обойтись без знания местных посредников, особенно если оно приводило к неудобным выводам. В то же время казавшийся неизбежным рост славянского крестьянского населения на земле, которую казахи называли атамекен, «землей отцов», шел вразрез с тем, что, по мнению этих людей, составляло интересы их страны и народа. Пытаясь противодействовать этим изменениям, они постараются использовать в своих целях внешнюю строгость и объективность более ранних, более патерналистских версий земельных норм. И здесь связь между статистическими знаниями и имперской властью выглядит несколько более двусмысленной; знания, которые производило государство в течение многих поколений, позволили как осуществить крестьянскую колонизацию, так и оспаривать ее.

Расхождение во взглядах на статистику свидетельствует о более широкой тенденции во взаимодействии казахов с институтами и программами Российской империи. До начала XX века у казахов имелось дискурсивное и институциональное пространство, в котором они могли развертывать собственное знание и влиять на идеи и формулировки имперской политики в степи. Но пространство это закрылось, когда директивная модернизация экономики путем переселения стала более приоритетной задачей, чем стабильность и постепенность. Политика переселения крестьян, равно как и ее экспансия, были исторически обусловлены и в то же время спорны. Закрытие пространства, в котором казахские посредники с переменным успехом пытались повлиять на способы управления ими из столицы, не было неизбежным. Это случилось в результате важного и влиятельного решения, которое могло бы быть и другим, если бы приоритет был отдан иному представлению о степи и ее жителях. Но от этого последствия закрытия пространства диалога не стали менее длительными. Окончательный провал некогда многообещающего обмена между казахскими посредниками и царским правительством, а также пути, которые в результате открылись для казахской элиты и лиц, к ней не относившихся, станут темой нашей заключительной главы.

Глава 6 Двойной провал Эпистемология и кризис колониальной империи поселенцев

В августе 1916 года, спеша завершить тяжелые летние работы, русский сотрудник переселенческого ведомства Долгушин едва ли думал о том, что его труды и дни подходят к ужасному концу. Когда поползли слухи о том, что в Верненском районе Семиреченской области (рядом с его участком) бушует кровавое киргизское восстание, двое помощников из местных уговаривали его бежать. Но Долгушин продолжал трудиться, рассудив, что никого из киргизов не обидел и поэтому им не за что его убивать[468]. Однако напрасно он не послушал помощников. Когда Долгушин наконец решился бежать, было уже слишком поздно. Вооруженная толпа убила его и захватила в плен помогавших ему топографов[469].