Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Даже в сфере образования, где авторитет Алтынсарина, вероятно, был наиболее высок, из-за областной политики проволочек и вмешательств в его начинания успех его предложений оказывался в результате половинчатым и условным. Самое успешное его предприятие было связано с введением исламского образования. При том что административный фон, на котором работал Алтынсарин, был, скорее, враждебен исламу, эта враждебность не была однородной или неизменной. Д. А. Толстой, министр просвещения (1866–1880), был одновременно обер-прокурором Священного Синода, ведавшим административными делами Православной церкви, и прославился, помимо прочего, выступлениями против увеличения числа мусульманского духовенства и авторством близкого к клевете труда о роли Католической церкви в русской истории[269]. В то же время он, похоже, не был очень религиозным и не очень серьезно относился к своим обязанностям в Синоде. Ильминский, напротив, под конец жизни писал статьи об опасностях, якобы представляемых джадидизмом – мусульманским просветительским движением, основанным на новых методах обучения грамоте, открытым для светских знаний и заинтересованным в модернизации мусульманских подданных Российской империи [Ильминский 1895:52–53,63-64; Dowler 2001: 159–160][270]. Он, очевидно, не подозревал, что катехизис Алтынсарина, с которым он, хотя и неохотно, согласился, имел большое сходство с этим движением[271]. Немногочисленные православные миссионеры, работавшие в степи, столкнулись с тяжелыми условиями труда, зачастую с враждебностью со стороны чиновников и обратили лишь немногих казахов [Джераси 2013: 276–308][272]. Хотя некоторые несогласные (например, Лавровский) и возвышали голос, исламское образование было введено в русско-казахские школы с разрешения высшей власти области – губернатора Константиновича (2: 294–295). Мотивы, двигавшие Константиновичем и его советниками, несколько отличались от объяснений, которые Алтынсарин позже приводил в своем катехизисе. Константинович хотел, с одной стороны, поставить под государственный контроль «фанатизм», проповедуемый в исламских школах, а с другой – избежать отчуждения казахов, создавая видимость миссионерской программы (2:294). Исламофобия, особенно ревностно сеявшаяся коллегами Ильминского в Казани и в той или иной степени присутствовавшая в большинстве подразделений имперской администрации, не была напрямую связана с какой-либо стратегией управления[273]. Напротив, подобные взгляды могли вызвать, помимо прочего, и ответную реакцию деятелей с гораздо более положительным отношением к исламу. Между посредническими фигурами инородцев и их губернаторами не всегда возникало пространство для переговоров и компромиссов. Однако публикация и использование катехизиса Алтынсарина показывает, что это все же не было невозможным.