Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Алтынсарин полагал, что вместо перехода к хлебопашеству образованные казахи сделают все возможное, чтобы использовать опыт, окружающую среду и продукты, с которыми они уже были знакомы. Исходя из этой цели ремесленные училища были важной частью образовательной сети, которую он создавал (на практике, однако, из-за сопутствующих расходов они оказались второстепенными по сравнению с языковым обучением). Это, в первую очередь, соответствовало инструкциям Министерства просвещения 1878 года о развитии профессионального образования во всей империи. В рамках этих инструкций Алтынсарин также имел возможность оказывать влияние на их практическую реализацию исходя из своего восприятия потребностей казахов как части империи. Многие местные чиновники полностью поддерживали такие нововведения как средство облегчения экономических преобразований в степи[258]. В свою очередь, Алтынсарин в 1882 году доказывал В. Н. Далю, сменившему Лавровского, что при «переходном состоянии» казахов от кочевого быта к оседлости ремесленные училища приносили бы «весьма существенную пользу»[259]; при этом он прилагал все усилия для обучения школьников русской грамоте. Ремесленное училище, которое планировали открыть для начала в Тургае, было специализированным дополнением к двухклассному училищу, а не заменой ему, и должно было обобщить все, что Алтынсарин считал самой важной частью учебной программы последнего. Позже, обсуждая введение профессионального обучения в центральных школах, Алтынсарин не видел никакой надобности в «каком-либо особом, исключительном порядке образования киргизов». Он писал:

Само собой разумеется, что если общее профессиональное образование признается благодетельным во всех давно уже оседлых и более или менее культурных народах русской империи, то в киргизском народе, находящемся в переходном еще состоянии из кочевого быта к оседлости, оно представляется еще более необходимым в видах [для] направления этого молодого народа еще более необходим для направления этой молодежи, только что начинающего культурную жизнь, к правильному экономическому и нравственному развитию (2: 193).

В то же время эти планы развития профессионального образования прочно основывались на специфике степной среды (которая считалась неизменной) и рынка (быстро меняющегося в контексте российской экспансии).

Они [киргизы], – писал Алтынсарин, – пастухи природные, их жизнь и симпатии тесно соединены со скотоводством. Но известно также, что этим натуральным богатством он пользуются лишь в сыром виде, и то настолько, насколько было потребно для их кочевой жизни (2: 194).

Таким образом, программа развития профессиональных учебных заведений была сосредоточена главным образом на мелкомасштабном производстве изделий, которые могли быть изготовлены из легкодоступных материалов из кожи и шкур животных – обуви и одежды, а также мыла из животного жира (2: 196). Столяры и слесари также будут необходимы для производства готовой продукции, которая будет требоваться казахам по мере их перевода к оседлой жизни; со временем женщины и девочки должны были пройти вводные курсы по шитью, вязанию и ткачеству (2: 195–196). Представление Алтынсарина о степи, населенной ремесленниками, основывалось на понимании проблем внутренней экономики скотоводов. Предложение, чтобы домоводческие навыки, уже имевшиеся у казахов, преподавались в качестве учебных предметов, указывает на то, что Алтынсарин был в основном заинтересован в ликвидации заметной нерегулярности надомного производства. Если верить официальным русским этнографическим отчетам конца XIX века, трудно было найти казахскую женщину, не умевшую шить или изготовлять войлок[260]. Сама мысль о том, чтобы преподавать домашние промыслы как учебные предметы, подразумевала, что кочевой скотоводческий быт требует усовершенствования извне, и одновременно позиционировала обучение в новых профессиональных школах как рациональное, эффективное и научно обоснованное[261]. Таким образом, отказ Алтынсарина от единого общего плана экономического развития степи по-прежнему оставался в рамках представлений, отвергавших кочевое скотоводство как жизнеспособный план на будущее. Степь должна стать оседлой, но не земледельческой.