Знание! Кто «за»? Кто «против»? Воздержался?

Коротко напомню, что вплоть до расцвета феодализма знание и собственно оружие пребывали исключительно в руках более или менее свободных граждан (господствующих классов или действительно свободных патриархальных общинников). По мере заката феодализма, обусловленного развитием промышленного производства и тесно связанных с ним промышленных же буржуазии и пролетариата, властям приходится на регулярной основе и во всё возрастающих масштабах ставить под ружьё выходцев из социальных низов, но светское образование продолжает оставаться дворянской привилегией.

В конце XVIII века, стремясь отстоять свою победу и свои принципы, французские республиканцы декларируют всеобщую воинскую повинность и всеобщее начальное образование. Однако на практике первая идея реализуется куда более оперативно и последовательно, чем вторая, причём не только во Франции. Ибо опасно выросший потенциал французской армии побуждает соседей-конкурентов тоже переходить на массовое обучение своего населения военному делу, а вот с народным просвещением подобной спешки ничуть не наблюдается. Так что в XIX веке на всём Европейском континенте темпы приобщения рабочих и крестьян к владению оружием даже не многократно, а поистине неизмеримо опережают их знакомство хотя бы с начальными научными сведениями об окружающем мире. И в том числе это, наряду, конечно же, с суровой муштрой и наличием реальных внешних угроз, помогает правящим кругам сохранять достаточно твёрдый контроль над армиями, укомплектованными по преимуществу их классовыми антиподами.

Наконец, с появлением многомиллионных империалистических армий и после ожесточённейших классовых битв начала ХХ века даже далёким от гениальности буржуазным лидерам становится ясно, что без всесторонней промывки мозгов вооружённые трудящиеся будут служить для “благородной публики” не столько “надеждой и опорой”, сколько источником постоянных кошмаров, в которых армия “вдруг” отказывается защищать всевластие капитала. (Откуда, собственно, и возникает ностальгия по “старой доброй” наёмной армии, готовой без сомнений и колебаний уничтожить любого, на кого укажет “работодатель”.) И тогда дозволенными становятся любые средства – от самого незатейливого расизма до пространных рассуждений о разных загадочных вещах вроде прирождённых свойств человека, национального призвания, интеллектуальных коэффициентов, самоактуализации и прочих лузеров. Лишь бы в общем итоге этих рассуждений получалось, что наблюдаемое общественное устройство является сугубо естественным, закономерным и если и не идеальным, то, как минимум, отвечающим всем основным человеческим запросам. А стало быть, неприкосновенным, поскольку желать что-то изменить в порядке, устраивающем большинство едоков, могут только злобные радикалы, но никак не благонамеренные граждане.

Очень удачно вписывается в эту схему и массовое полу-среднее образование, которое ко второй половине ХХ века настолько отстаёт от переднего края действительного познания, что начинает в массовом порядке порождать не интерес, а вовсе даже равнодушие либо активное презрение к самостоятельному теоретическому поиску и людям, им занимающимся. Ну а для тех, кто официально допускается к работе на границе с неизвестным, с одной стороны, создаются условия, помогающие почувствовать себя сторонником “рыночной экономики”, а с другой – всячески устраняются возможности и стимулы к выходу за рамки своей специализации и формированию более целостного понимания окружающей и прежде всего социальной действительности.