Но, кроме того, музыка обладает и чисто физиологическим (или психофизиологическим) воздействием. Оно может и доминировать — часто его принимают за основное в музыке. Тогда возникает удовольствие совершенно иного рода, но в этом случае музыка уже ничем не отличается от пива. Думаю, что РЭП целиком ориентирован на такое восприятие.
Что же касается Малера, то говоря, что мне нравится его музыка, я совершенно не имею в виду специфики собственного восприятия. Музыка Малера красива и интересна не для меня, а вообще, объективно, то есть потенциально для всех. Если усилие, открывающее структуру произведения, оказалось доступно для меня, значит, потенциально оно доступно для всякого, ибо я не герой и не гений. Поэтому и удовольствие от этой музыки может испытать любой человек.
Анализируя восприятие музыки, мы ввели три термина: правило, конструкция и структура. Теперь я попробую сделать весьма рискованный ход — все проведенное рассуждение обратить на математику.
То, что возникает у нас в уме, когда мы решаем математическую задачу и сводим воедино данные из условий задачи и общие знания из математики, есть поиск отношений между всеми фактами, которые затем будут встроены в дискурс и соединены в общей конструкции.
Подобный ход можно обнаружить, наверное, в решении любой задачи: всегда требуется обобщающая догадка, в которой целиком схватывается вся структура еще не проведенного дискурса. Именно схватывание структуры и есть момент понимания. А развертывание дискурса есть необходимая проверка правильности понимания и одновременно рассказ о том событии, которое произошло, когда
В оформлении статьи использованы работы Пауля Клее
нас осенила догадка. Тут есть очевидный эстетический момент. Поняв, мы испытываем удовольствие, рассказывая о том, что поняли. Превратив бессвязный набор суждений и конструкций в гармоническое целое, мы хотим зафиксировать наше понимание в виде новой объемлющей конструкции.
Такой ход мысли — схватывание единой структуры еще не выстроенной конструкции — представляется общим для самых разных сфер деятельности. Для естествознания, когда выдвигается обобщающая гипотеза, сводящая в единую теорию множество, казалось бы, никак между собой не связанных фактов. Для истории, когда структурируются и связно излагаются данные разнообразных источников, противоречащих друг другу или не имеющих друг к другу никакого очевидного отношения.
Я полагаю поэтому, что интеллектуальная деятельность в чем-то весьма важном совпадает с восприятием произведений искусства. И в том, и в другом присутствует структурирующее усилие, которое доставляет удовольствие. Эстетический момент в математике столь же всеобщ, как и в музыке. Он доступен для всех—здесь не может быть фатального неудачника.
Совпадение математики (любой науки) с искусством в столь важном моменте означает необходимость удовольствия от всякой интеллектуальной деятельности. Без него смысла в этой деятельности никакого нет. Его (удовольствия) отсутствие означает, что задачу не решают, а копируют, списывают, воспроизводят по памяти. Это скучно. Так же, как высидеть концерт классической музыки, не слыша ничего, кроме бессвязного нагромождения звуков. Ни то, ни другое вообще не нужно, если не доставляет удовольствия. Так что тот страшный вопрос, с которого я начал свою статью, действительно не имеет ответа. Если его задают всерьез, значит, это удовольствие чуждо — таковы обстоятельства биографии вопрошающего.
Утешает, впрочем, то, что часто его задают под влиянием настроения или просто из вредности.