Знание-сила, 2005 № 02 (932)

А может быть, именно сталинские репрессии стали тем проклятием, которое до сих пор гвоздит наш народ, не давая ему жить по-человечески и накликая одну беду за другой? Ведь тут даже сравнивать нельзя с проклятием. свалившимся на голову еврейства, которого уже две тысячи лет преследуют за распятие Христа. В котором они, при ближайшем рассмотрении, абсолютно неповинны. В тех же Евангелиях сказано, что первосвященники и старейшины науськивали толпу криками "распни Его!", а сколько там было той толпы, что могла уместиться в дверях претории? И из-за этого весь народ обвинять? Да может, этого и вообще не было! Ведь Евангелия написаны людьми и людьми же канонизированы, и не исключено, что это придумано специально — с политическими целями, как через много веков были сочинены подметные "Протоколы сионских мудрецов"? Ведь вся история с распятием Христа — сплошная политика. Почему отпустили в честь Пасхи не Его, а Варраву — убийцу, уголовника? По той простой причине, по которой и наши пилаты потакали уголовникам — и сроки им давали не такие страшные, и вообще позволяли уркам в лагерях помыкать "политическими". И разве не науськивали наши партийные бонзы толпу на своих политических противников? А это уже не какие-то непроверяемые сказания евангелистов, а зафиксированные факты — по всей стране звучали их кликушеские вопли: "Расстрелять, как бешеных собак!" И это про тех, кого еще в отличие от Христа (или от булгаковского Иешуа) даже не судили, а следовательно, о вине их — была она или нет — вообще никто не знал...

Надо полагать, что эти негодяи уже тогда были наказаны, проходило немного времени и их самих и их родственников волокли по разнарядке в различные "лаги" — валить лес, крушить скалы, пробивать туннели, копать каналы... А более отдаленное наказание и поныне несет наш многострадальный народ...

У Булгакова же толпа в ожидании оглашения приговора не кричит: "Распни Его!", а просто гудит, как всякая толпа, а в данном случае ей не терпится узнать, кого же отпустят на самом пороге смерти... Тут все не так, как в Евангелиях, — страх перед кесарем пронизывает Пилата еще в процессе допроса, когда перед ним возникает видение императора Тиверия в редкозубом венце и с язвой на лбу, и он понимает, что, оправдав Иешуа, он подпишет приговор самому себе и даже говорит ему об этом: "Или ты думаешь, что я готов занять твое место?" — Это ведь тот же принцип, что был у нас: упустил заключенного — занимай его место... Это уже потом, когда судьба Иешуа была окончательно определена, Кайфа пугает Пилата, что нажалуется на него кесарю, но страх уже сделал свое дело — смертный приговор вынесен... Доноса на себя Пилат не боится, сейчас он сам грозится послать кесарю весть о том, как в Иудее первосвященники спасают от смерти явных преступников-убийц. В Евангелиях кесарь возникает под крики: "Распни, распни Его!" — у Луки — мельком, когда первосвященники, старейшины и книжники обвиняли Христа, что он запрещает давать подать кесарю; у Иоанна: "Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю..." (19-12). "Пилат, услышав это слово, больше убоялся" — а поначалу убоялся он после того, как они сказали: "Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим" (19-7,8). Булгакову нужно было подчеркнуть, что страх уже живет в прокураторах, они сами, без всякого напоминания помнят и о "кесаре", и о 58-й статье...

Кстати, некоторые исследователи, и наверняка и читатели, усматривают в Пилате замаскированного Сталина. Это ошибочное мнение. К сожалению, им грешат и весьма солидные булгаковеды. Один очень знаюший и уважаемый мною коллега в своей статье дважды называет Сталина игемоном, исходя из своего собственного убеждения, что Сталин действовал (во всяком случае по отношению к Булгакову) с оглядкой на свое окружение. И это в 36-м году! Когда он уже был единоличным владыкой всей империи. И настолько не считался с членами Политбюро, что почти у всех из них пересажал жен и расстрелял ближайших родственников. Они и пикнуть не смели. А того же Керженцева (председателя Комитета по делам искусств), который и написал-то то, что ему указали, — выпускать ("Мольера") пьесу Булгакова нельзя — за ненадобностью и за чрезмерные знания вскоре поставил к стенке...

Лука Лейденский. "Все человек". Гравюра. 1510 г.