Аншлюс и произошел в одночасье. В новом свете — в свете нового политического курса — Гедель стал выглядеть неважнецки. Он опять получил приглашение в Новый Свет, в Принстон, что теперь могло выглядеть в глазах некоторых новых чиновников и как "преступная измена родине". К тому же, как писал в соответствующей характеристике бундфюрер Венского союза доцентов, "Гедель всегда вращался в либерально-еврейских кругах. Здесь непременно нужно отметить, что математика полностью ожидовела". Декан, в подмножество арийских сотрудников которого входил теперь Гёдель, с сожалением констатировал: "Гёдель вряд ли обладает внутренним сродством с национал-социализмом. Он вряд ли справится с возложенным на него испытанием — достойно представлять новую Германию в Соединенных Штатах". И все-таки, модулируя отрицательную сущность переменной по имени Гёдель, декан допускал, что "наверняка он не допустит таких уж грубых просчетов, которые подорвали бы престиж родины за рубежом". Благодаря этой оговорке Гёдель вновь стал выездным. Ему позволили отправиться в США.
Но маховик "большой политики" уже раскручивался быстрее воли и желаний одного-единсгвенного человека. Между тем Гёдель, к ужасу своих американских друзей — например, того же Менгера, который даже разорвал с ним отношения, — поступил так же, как поступал на протяжении всего десятилетия. Пробыв немного в Принстоне, он вернулся в Австрию, точнее в Третий рейх, частью которого она стала. Вернулся в 1939 году, когда нацистская Германия уже оккупировала Прагу и готовилась войти в Польшу. Так Николай Гумилев из безопасного далека, из Лондона, вернется в 1918 году кружным путем в большевистскую Россию.
Здесь, в Вене — Гедель пока скрывает это от всех — у него осталась жена, бывшая танцовщица ночного клуба, старше его на семь лет. Официально отношения с ней он втайне оформил незадолго до последней поездки в Принстон, хотя познакомился с ней еще студентом, в 1927 году, во время посиделок в ночном клубе. Что это, элементарная теория ошибок? Вопиющий мезальянс!
Позднее Оскар Моргенштерн отзовется об Адели так: "Венский тип прачки". И, подумав, добавит: "Вероятно, она спасла ему жизнь". Неравенства в математике любят сводить две бесконечности кряду: "минус" и "плюс". Бездетный союз двух противоположных Гёделей — герра и фрау — оказался на удивление крепким и счастливым. Адель раз и навсегда уверовала, что ее муж — гений и понять его нельзя. Верила и радовалась, что живет рядом с ним.
Профессор математики Ольга Таусски приводит в своих воспоминаниях такой характерный эпизод. Как-то Гёдель выступал в Вене на конференции математиков. Когда он, последний в ряду блестящих ораторов, закончил доклад и под аплодисменты вернулся на место, Адель самозабвенно зашептала ему на ухо: "Куртик, какой ты ни на кого не похожий!" И хотя Гёдель знал, что Адель в отличие, например, от Professorin Olga не понимала ничего ни в его докладе, ни в выступлениях его коллег, он все равно растаял, расплылся в улыбке. Подобные истории будут повторяться еще много лет.
... Пока же в Вене, вновь предвоенной, Гёдель мучительно искал ответ, перерешивал задачку, блестяще решенную Георгием Гамовым в сходных начальных условиях всего лет пять тому назад: "Как вывезти за границу жену, когда ее оставляют перед твоей командировкой в залог?"
Он вновь просит разрешения на выезд из страны, теперь уже вместе с женой. Это кажется безнадежным занятием. Очкарика-математика, "настоящего немца" уже признали годным к воинской службе. Но в начале 1940 года чета Гёделей неожиданно получила разрешение на поездку в Америку. Вот только куда ему теперь ехать? Прямиком через западный фронт, через Францию, как добирался до Штатов прежде? Этот путь закрыт.
Гедель вновь внимательно изучает начальные условия поставленной перед ним задачи и находит ответ. Пользуясь послаблениями, данными Пактом о ненападении, он едет в Советский Союз, в Москву, чтобы, поездом миновав Сибирь, добраться до Владивостока и пересесть на пароход, идущий транзитом через Иокогаму в Америку. Он бежит туда, как убегали романтические мальчишки.
В Принстоне Моргенштерн спросит его, как дела в Вене. "Паршивый там кофе" — лаконично ответит Гёдель.
Впредь уже ничто не могло подвигнуть Гёделя на такое дальнее путешествие. Он замкнулся за стенами Принстона, как в "башне из слоновой кости".