Знание-сила, 2006 № 07 (949)

Сергей Смирнов

Фантасты уходят в Космос

(Станислав Лем, 1921—2006)

Каждый большой писатель или ученый создает свою собственную Вселенную — и старается жить в ней как можно большую часть времени, возвращаясь в обыденный мир лишь для постановки необходимых проверочных экспериментов. Это может быть женитьба или развод, договор с издателем или публичная лекция, визит в непривычную аудиторию шли чтение новой книги, участие в войне или попытка предотвратить очередную войну... Всему этому—свой час. Если результат опыта идет на пользу основной работе, то можно считать сей час не потерянным. Именно таким словом назвал Станислав Лем свою первую повесть о польском сопротивлении в годы немецкой оккупации Львова.

Другая книга получила в немецком переводе совсем простое имя: "Планета смерти". Там описана Венера, обезлюдевшая после ядерной войны, одновременной с Первой мировой войной на Земле. Станислав Лем родился сразу после окончания великой земной войны—когда обновленная Польша не смогла покорить новорожденную Украину, а новая российская империя Ленина не сумела подчинить польскую республику Пилсудского. Стоит ли удивляться неодолимому желанию "удрать в Космос" у человека с такой земной биографией?

Удивиться можно иному: авторскому смирению перед неуправляемым и непрогнозируемым развитием сюжета в "Эдеме" или "Ссдярисе", в "Непобедимом" или в "Сумме Технологии". Только Хаос прост—и тот не тривиален. Космос же всегда сложен, ибо он состоит из всех возможных состояний человеческой личности — своего Творца или Открывателя. Сам Творец в любой момент охватывает умом лишь ОДНО состояние личности, и очень смутно представляет себе иные варианты своего Космоса.

Но почему врач Станислав Лем начал научное освоение Космоса с "Суммы Технологии"? Ведь это — Новый Завет монотеистов-кибернетиков, чьим Ветхим Заветом стали книги Норберга Винера и Алана Тьюринга! Три лучших лемовских романа уложились в десятилетнем интервале между "Кибернетикой" Винера и "Суммой" Лема В "Эдеме" воплотилась идея кибернетической западни, куда нечаянно загнала себя внеземная цивилизация "двутелов". В "Солярисе" долгая физико-кибернетическая эволюция Океана превратила его из белкового бульона во всепланетный Мозг, готовый к информационному контакту с человечеством. Напротив, в "Непобедимом" стихийная эволюция мелкокристаллических роботов превратила их в неодолимых врагов любой белковой жизни...

Чем еще может обернуться стихийная эволюция кибернетических систем, безответственно порождаемых людьми на Земле? Первая попытка Лема вообразить разнообразие кибернетических эволюций в Техносфере породила беспримерную на тот момент "Сумму Технологии" (1968) — вечный источник головной боли для старомодных философов, либо родник вдохновения для новых программистов или литераторов. Но что делать автору Нового Завета после того, как его детище прочно встало на полке Священных Писаний XX века?

"Умри, Денис, или не пиши!" — так советовал государственник Потемкин литератору Фонвизину после появления "Недоросля". Но тот еще выдал "Всеобщую придворную грамматику", предвосхитив Амброза Бирса и Ежи Леца. Станислав Лем тоже был готов облечь радикальные идеи в форму шутки: так появились "Звездные дневники Йиона Тихого" и "Сказки роботов" с их вечным рефреном: "Да, я могу воплотить все, что мне взбредет в голову; но ведь не все, что я мог бы воплотить, приходит мне на ум!"

После "Суммы Технологии" Лем более не решался сочинять детальные проекты научно-человеческого будущего, ограничиваясь пронзительно-личными рассказами о пилоте Пирксе и краткими рецензиями нате гениальные книги, которые он мог лишь задумать — но не мог написать. Два таких шедевра стоят в одном ряду с "Эдемом" и "Непобедимым". Это "Вселенная Ахеропулоса" и "Культура, как Ошибка", переведенные у нас с должной оперативностью, но не вызвавшие достойного резонанса в научных кругах.

Дерзкий грек Ахеропулос сделал нетривиальный вывод из долгих поисков Внеземного Разума, предпринятых земными астрономами. Мы не видим следов Разума в астрономической Вселенной, потому что всякий Разум находится ВНЕ той Вселенной, которую он сконструировал. Ведь никто не ищет персону Пушкина в "Евгении Онегине", или персону Лема — в "Солярисе" либо в "Сумме Технологии"! Автор остается за кадром, призывая читателя творить сходный кадр под диктовку своего разума. Так от века поступают математики в своей искусственной Вселенной. В последней трети XX века (после Лема!) вслед за ними устремились кибернетики и физики-теоретики. Писатели лишь прокладывают первые тропинки в сторону новых научных миров, строить которые будут иные герои. Всю совокупность такого творчества люди привычно именуют Культурой.