Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

Родился на Украине 5 февраля 1976 года, через полгода переехал с родителями в Башкирию. Закончил Уфимский Государственный Нефтяной Технический Университет. До 30 лет мыкался в башкирской глубинке по разным профессиям, начиная от продавца и заканчивая таксистом. В 30 лет перебрался в Москву. Сейчас работает инженером-про-ектировщиком внутренних инженерных сетей. Параллельно пишет прозу. Публикации в журнале «День и Ночь», рассказ «Принцесса-лебедь», в журнале «Бельские просторы» (Уфа) рассказ «Рассказ», в газете «Истоки» (Уфа) эссе «Стена», в журнале «Социальное партнерство» рассказ «Собеседование», там же несколько статей, в т. ч. про Кузьминский лесопарк.

⠀⠀ ⠀⠀

Оксана Царевская Сувенир

С прошлого вечера наш пароход качало и подкидывало. Легкий ветерок, начавшийся, как только мы вышли из Бискайского залива, и поначалу так порадовавший пассажиров, изнемогающих от странной — не по весеннему сезону — жары, вдруг превратился в шторм, разогнав их всех по каютам. Таня, моя пятнадцатилетняя сестра, бледная и молчаливая, не вставала с кровати. А я, пережив первую волну дурноты, уже несколько часов сидел в стеклянном кафе на носу шлюпочной палубы и портил свой блокнот дорожными заметками.

Надо сказать, что с самого начала девять дней океанского путешествия казались мне испытанием. И дело здесь было не в превратностях погоды или особенностях кухни, предлагаемой английским коком. Меня даже не очень заботили немецкие подводные лодки, снующие у берегов Европы. То путешествие не было для меня приятной прогулкой просто потому, что я бежал — бежал в неизвестный мне Нью-Йорк, подгоняемый клятвой, собственным страхом и редкими, но катастрофическими, новостями из России, передаваемыми нам, русским пассажирам, корабельным радистом-армянином.

Да, мы с сестрой не были единственными русскими на этом ковчеге. В порту Бордо, где мы садились на пароход, русской речи я не слышал, а по озабоченным лицам дам и господ в одинаково скромных дорожных костюмах, я не смог прочесть ничего кроме тревоги, присущей любому путешественнику. Соотечественников, таких же беглецов, я, наконец, увидел на ужине, который дал в первый вечер в честь нас, «несчастных русских братьев», капитан Дюваль.

Правда, в тот вечер я не заметил в глазах моих земляков «великой тоски по оставленной родине», которую разглядел капитан. Белое напудренное лицо престарелой баронессы фон Асмус, занимавшей вместе со своей горничной и целым выводком левреток единственный на пароходе трехкомнатный люкс, напоминало посмертную маску. Если какая-то эмоция и появлялась на ее холодном гипсе, то касалась она или слишком длинной речи капитана или недостаточно прожаренной лопатки ягненка. Физиономии же всего семейства Конюшковых, состоявшего из пожилой пары и двух перезрелых дочерей, выглядели испуганными. Как я узнал позже от сестры, подружившейся с девицами Конюшковыми, этот испуг был связан с одним очень важным для главы семейства обстоятельством. Являясь богатым уральским промышленником, господин Конюшков очень надеялся сохранить на время путешествия свое инкогнито. Он боялся делегаций нуждающихся соотечественников, надеющихся получить из его рук легкую материальную помощь.

Тех, кто представлял для господина Конюшкова реальную в этом смысле опасность, на пароходе было не много. Инженер-путеец с женой и двумя веселыми близнецами — то ли мальчиками, то ли девочками, довольно навязчивый молодой человек по фамилии Стычкин, назвавшийся студентом, но, судя по военной выправке, походивший больше на поручика, и молодая коротко стриженая женщина с грудным ребенком. Все они ютились внизу в маленьких коробочках третьего класса рядом с машинным отделением, и их маршруты, как правило, не пересекались с курсом пассажиров первого сорта.