Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

Я посмотрел на часы, стрелки показывали десять по Москве. «Десятый часок, минутка на чаек, две — на медок и сахарок», — так причитала Глаша, собирая на веранде нашей лопасненской дачи вечерний чай. Меня вновь охватила тревога — за Лизу, так и не поспевшую на Александровский вокзал, за маму, которая, приказав везти сестру дальше к отцу, осталась, больная, на руках тетки в Кракове. Надеясь избавиться от навязчивых мыслей, я решил отвлечься. Попросив буфетчика принести еще одну чашку кофе, я взял с соседнего столика забытый кем-то из наших потрепанный номер «Нивы» — трехлетней давности, бесконечно далекий, и от этого какой-то уж совсем не реальный.

— Любуетесь?

Я поднял голову. Рядом со мной стоял незнакомый пожилой господин в бежевой бархатной куртке. Длинные седые волосы почти лежали на плечах, что казалось декадентским излишеством для человека его возраста. Левую половину лба и щеку незнакомца пересекала тонкая нежно-розовая полоска шрама, отчего глаз, наполовину прикрытый веком, иногда подергивался и подмигивал. Это придавало выражению его лица легкую игривость, тоже, в общем, странную и неуместную.

— Доктор Смородин, Николай Николаевич. Вы позволите составить вам компанию?

— Да, конечно, — я искренне обрадовался новому персонажу. — А я не видел вас на ужине землячества, да и потом тоже.

— Неважно себя чувствую. Три дня провалялся под присмотром местного эскулапа. Знаете, старые болячки особенно привередливы, когда меняешь среду обитания, — доктор, сложив на груди руки, теребил большую костяную пуговицу куртки. — Вы надолго из России?

— Не знаю. Надеюсь, что ненадолго. Но, боюсь, что навсегда.

— Как это точно. Всех нас терзает и надежда и страх. Уж лучше бы осталось одно что-нибудь.

Мне не хотелось тянуть разговор в этом мучительном русле. Впрочем, доктор Смородин не очень настаивал. Я заметил, что нас, бегущих от войны и революции, а за месяц я повидал таких немало, объединяла одна особенность: мы не говорили о настоящем и будущем. Только о прошлом — слишком далеком, чтобы представлять какую-либо опасность. Так и с доктором Смородиным, забывшись на удивление сносным канадским бурбоном, мы с упоением делились впечатлениями от старых новостей, вытаскивая из памяти такую древность, как провалившиеся в 1913 году московские гастроли Розы К. и редко богатый урожай яблок в 1911.

О себе доктор говорил мало и с неохотой. Оставив пятнадцать лет назад медицинскую службу в армии, он много путешествовал. Посетил Тибет, Африку и Австралию и даже выпустил что-то вроде справочника для путешествующих — с подробными маршрутами и объяснениями варварских обычаев туземцев. А потом осел в каком-то заштатном городке, завел частную практику и на грант одного прогрессивного, как выразился доктор, мецената организовал физико-химическую лабораторию. В общем, Смородин показался очень интересным и разносторонне образованным человеком, что позже я не преминул отметить в своем блокноте. Изрядно опьяневшие и вполне довольные друг другом, мы простились в начале двенадцатого по Гринвичу.

* * *

На следующее утро шторм немного затих, хотя временами и заставлял поверивших в свою стойкость путешественников отчаянно цепляться за латунные поручни, протянутые по всему периметру пароходных переборок. Пассажиры, больше измученные голодом, чем качкой, потихоньку стекались в ресторан.

Своего нового товарища я нашел за большим круглым столом, который занимали баронесса фон Асмус и семейство Конюшковых. Получив кивок от чопорной старухи, и более теплые приветствия от остальных, мы с сестрой присоединились к компании. Баронесса, охаживая вареное яйцо тоненькой серебряной ложечкой, возобновила прерванный, по-видимому, нашим появлением разговор.

— Доктор, вы, помнится, рассказывали что-то любопытное. О вашем знакомом, профессоре Сковородникове, кажется. Какая-то история с метемпсихозом.

— Прошу прощения, мадам, его имя Самородников. И потом, речь не шла о переселении душ.

— Странно, я не могла перепутать. У меня очень хорошая память.

— Вы не перепутали, мадам. Вы просто по-своему интерпретировали. Со свойственной аристократическим дамам образностью и эмоциональностью. Это, действительно похоже на переселение душ во времени.

— Как у господина Уэллса? — оживилась одна из девиц Конюшковых. Смородин вежливо улыбнулся.

— За одним исключением, мадемуазель. Господин Уэллс — писатель, то есть выдумщик. Кроме того, его «Машина времени» просто метафора. А профессор Самородников — ученый. Тридцать лет он напряженно работал в нескольких научных областях — географии, физике и медицине.

— Зачем же так распыляться, — отправив в рот яичную лужицу, баронесса осуждающе покачала головой. — Эдак ему никогда ничего стоящего не сделать.

Смородин растерянно улыбнулся. Судя по тому, как задергался его покалеченный глаз, было видно, что он задет. Мне захотелось поддержать доктора.