Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

К вечеру буря сделалась совсем ужасной: пароход поскрипывал, что-то внутри стен стучало и позвякивало. Таня, приняв снотворное, спала, а я отправился на поиски доктора. Мне хотелось поддержать его после утренней экзекуции, а, кроме того, мучило любопытство. В каюте Смородина я не нашел, в кафе тоже. На всякий случай, я постучался к Конюшковым.

Дверь открыл глава семейства, и, не ответив на мой вопрос, то ли приказал, то ли попросил:

— Зайдите, сударь, мне нужно с вами серьезно поговорить.

Он был один, супруга, видимо, находилась у дочерей в соседней каюте. Предложив коньяк и лимон, господин Конюшков очень внимательно осмотрел меня, будто решая, способен ли я оценить то, что сейчас предстоит услышать.

— Ваш доктор был у меня час тому назад. Я, конечно, не врач, но у меня есть основания полагать, что он душевно болен.

— Что же он натворил?

— Нес околесицу и вздор, вроде того, чем кормил нас за завтраком. Напустился, конечно, на баронессу. Знаете, я и сам во многом не разделяю некоторых ее взглядов, но это не повод для проклятий.

Конюшков раскурил сигару и предложил мне.

— Кроме того, он еще требовал денег.

Было очень похоже, что именно это последнее обстоятельство стало решающим в вынесении доктору столь сурового диагноза.

— Для чего же ему деньги, он не говорил?

— Якобы на российскую науку, — Конюшков проговорил эти слова медленно, почти по слогам. — Это ли не бред, я вас спрашиваю? России нет, а он просит денег на ее науку. Видите ли, этому загадочному профессору Самородникову, ну, вы помните, необходимо продолжать свои опыты по перемещению во времени. Я вообще склонен считать, что этого профессора не существует. Так, просто ширма для авантюры.

— Ну, здесь стоит определиться. Если доктор авантюрист, то вряд ли душевнобольной. И наоборот.

— А чтобы разом — сумасшедший и авантюрист — не бывает, по-вашему? Ну, не знаю…

— Простите мое любопытство, много ли он просил?

— Очень много. Пять тысяч английских фунтов.

Сумма, действительно, была внушительной. Представить, зачем доктору нужны столь солидные деньги, я не мог.

— Как патриот и православный человек, я, безусловно, не смог отказать в помощи соотечественнику. Я предложил ему сто долларов, — Конюшков посмотрел на меня, ожидая, кажется, одобрения. Я послушно кивнул. — Но, представьте себе, он отказался. И даже почти нагрубил.

Видно было, что господин Конюшков колеблется, стоит ли продолжать дальше. Спустя минуту, понизив голос, он произнес:

— Вы знаете, он даже угрожал. Твердил, что если я не дам денег, на мою совесть ляжет смертный грех.

— Ну, наверное, он имел в виду грех перед российской наукой, — пошутил я неловко.

— Нет, он явно намекал на убийство.

— Я не думаю, что это так.

— В общем, мой друг, я считаю своим долгом предупредить вас. Я заметил, ваша сестра близко сошлась с моими дочерьми. Нам плыть еще трое суток, и мы должны держаться вместе. Присмотрите, пожалуйста, за ним.

Пообещав быть бдительным, я покинул господина Конюшкова и пошел к себе. У моей двери стоял посыльный с запиской от Стычкина, поручика Стычкина, так, по крайней мере, он подписался. Я спустился на палубу B, в курительный салон второго класса. Большая полутемная зала была почти пуста, только несколько американцев в пятне зеленого абажура дымили сигарами и потягивали запрещенный у них на родине виски. Вдруг из-за угла как черт из табакерки выпрыгнул Стычкин, и, потянув за локоть, буквально силой усадил рядом с собой. Он был немного пьян.

— Макаров, у меня к вам важное дело.

Это было неожиданно. Несколько незначащих фраз в курительной комнате и пара бокалов коньяка в баре составляли все наше знакомство. И оно никак не предполагало столь короткого обращения.

— Вы знакомы с доктором Смородинным?

— Да, а вы тоже? — удивился я.

— Еще с материка. Вместе коротали ночь в портовом кабаке перед отплытием. Вы знаете, чем он занимается?

— Он врач.

— Нет, я говорю про его пунктик с прыжками во времени?

— Он что-то рассказывал о профессоре Самородникове.

— Да-да, именно. А теперь я должен взять с вас слово, что все, что скажу вам дальше, останется между нами двоими.

— Если только вы не собираетесь признаться мне в убийстве или чем-то подобном.

— Успокойтесь, этого вы от меня не услышите, на вас рясы нет, — Стычкин как-то нехорошо засмеялся. — Доктор предложил мне эксперимент.

— Что это значит?

— Это значит фюить, — Стычкин щелкнул пальцами, — и 1918 год лишится своего современника.

— И куда же этот современник денется? В прошлое или будущее?

— Вот. Это самое слабое место в расчетах доктора, он сам не знает — куда я упаду. Там что-то связано со скоростью вращения Земли и пульсацией магнитных полей, не помню… Он гарантирует только, что меня будут разделять с настоящим почти 90 лет.

— И что же?

— Я решил, что меня устраивают обе даты. Согласитесь, 1828 год, не самое плохое время. Подпишусь в русско-турецкую кампанию или…

— И на 2008 у вас тоже имеются планы?

— С этим сложнее. Покров неизвестности. Но тут как в рулетке, — подытожил Стычкин. — Хотя, если честно, Макаров, мне почему-то кажется, что хуже, чем сейчас, точно не будет.