⠀⠀ ⠀⠀
Алекс Гагаринова
Гений
Дышать в «Девятке» нечем. Они сидят в ней уже третий час. Окна запотели, гоняемый «печкой» воздух, перенасыщенный сигаретным дымом, режет глаза. Открывать окно — холодно, а курить хочется. Да и чем еще заниматься? Микола клюет носом, ему все осточертело. Зато Трофимыч — оживлен и бодр, рассказывает анекдоты, смеется и подпевает «шансону», звучащему по радио. Микола мечтает о борще, что ждет в холодильнике, о диване с теплым пледом и пытается понять, как его угораздило влипнуть в эту дурацкую историю.
Вчера они пили у Трофимыча и мирно беседовали. И лежал бы он сейчас на своем диване, если бы речь не зашла об этом давнем нашумевшем отказе.
— Нет, Микола, что-то тут нечисто! — Трофимыч мутными глазами посмотрел на собутыльника. Всех своих настоящих дружбанов он называет Миколами, независимо от того, как их зовут вне дружбы с Трофимычем. — Вот скажи, ты бы отказался?
Микола, к тому времени уже лишившийся дара членораздельной речи, икнул и отрицательно покачал головой. Вид при этом у него был важный и сосредоточенный. Все его силы уходили на то, чтобы не упасть с кухонной табуретки. А ведь приходилось еще поддерживать беседу и вовремя кивать.
Трофимыч, распаляясь и все больше краснея круглым лицом, продолжал:
— И я бы не отказался! И любой бы не отказался! Хоть кого спроси! А этот, б…? Ему дают, а он не берет! — он стукнул кулаком по столу. — Что-то тут нечисто, нюхом чую! Это я тебе как мент говорю!
Ментом он был бывшим, лет десять, как вышел на пенсию по выслуге лет. Верней, находился в отставке, как Трофимыч любил о себе говаривать, каждый раз напоминая, что бывших ментов не бывает.
Микола утвердительно кивнул головой, мол, согласен, что-то нечисто, раз Трофимыч это чует.
— Заливают нам разное — мол, ему это не надо, у него свои принципы… Вот скажи — за квартиру платить надо?
Микола медленно кивнул.
— Жрать надо?
Микола опять кивнул.
— Одеться-обуться надо?
Миколе с каждым разом все трудней давалось возвращение головы на исходную для утвердительного кивка позицию.
— А он отказался! В голове не укладывается! Сколько лет над этим думаю — не укладывается и все! Но теперь я до него доберу-у-усь, я его выведу на чистую воду! Давай, Микола, за это выпьем!
Выпили. Трофимыч закурил, взял гитару и, прищурив глаз от сигаретного дыма, запел из любимого Высоцкого: «Уж если я чего решил…» Микола отодвинул от себя тарелку с торчащими в ней окурками и с облегчением положил голову на освободившийся край стола.
На следующий день Микола жестоко страдал от похмелья. Он лежал на диване, тупо глядя в потолок своей квартиры и меньше всего испытывал потребность в общении. Когда ему вечером позвонил Трофимыч и в трубке раздался его энергичный голос, Микола содрогнулся от воспоминаний о выпитом вчера и отодвинул трубку подальше от уха.
— Я попросил ребят из отделения пробить по ЦАБу адрес этого деятеля! Представь, он живет недалеко от тебя! Жди, буду через час!
— Какого деятеля? — обреченно спросил Микола, едва шевеля шершавым языком.
— Как какого? — удивился голос в трубке, — Мы ж вчера о нем весь вечер говорили. Забыл, что ли?
— Забыл… Тут это… От меня Ирка ушла…
— Да ну? Надо же, как все удачно складывается! Тогда я у тебя заночую, если наше дело затянется! Все, еду! — и, не проявив ни капли ожидаемого сострадания, Трофимыч отключился.
Микола упал на подушку. «Откуда в человеке столько энергии? — недоумевал он. — И ни капли сочувствия».
Трофимыч приехал с бутылкой, зря Микола упрекал его в душевной черствости. Друзья снова сидели на кухне, выпивали. Разговор опять свернул на вчерашнюю тему.