— Мам, не начинай опять! Прости, но иногда ты ведешь себя, прямо как человеческая самка!
Приятели многозначительно переглядываются.
Помолчав, женщина начинает вновь:
— Миша, но ты же знаешь, как важен сыр для нашего метаболизма!
— А ты знаешь, что мне лучше всего работается на молоке и хлебе!
— Но сыр…
— Мама, тебе прекрасно известно, что нам не устоять перед гастрономическими соблазнами! Возьми я эти деньги, мы бы с тобой накупили сгущенки и Камамбера, ели бы с утра до вечера, и моя стажировка затянулась бы до бесконечности! А так — я уже нашел доказательства гипотезы Бёрча — Свиннертон-Дайера и гипотезы Ходжа. Подступаюсь к гипотезе Римана.
— Мальчик мой… Значит, ты успеешь решить до своего совершеннолетия все эти, так называемые, задачи тысячелетия?
— Да, мама. И мы сможем вернуться на родину.
— Мишенька, как же я рада! Но до чего хочется сыра… Все-все, молчу, только перестань фосфоресцировать! И втяни, пожалуйста, щупальца, ты уже большой!
Гений конфузится и начинает торопливо лакать молоко из блюдечка.
В коридоре что-то падает.
Очнувшись, Микола обнаруживает, что лежит на кухонном диванчике. Пахнет жареными котлетами. Привстав, напротив себя видит сидящего за столом Трофимыча со стопкой в руке. Тот что-то оживленно рассказывает гению, хлопает его по плечу и называет Миколой. Перед гением — то же блюдце, но теперь в нем налито что-то прозрачное — явно не молоко. У плиты хлопочет мать гения. «Сколько же я был в отключке?» — удивляется Микола.
Увидев пришедшего в себя приятеля, Трофимыч громко радуется:
— О, Микола, очухался? Ну, что я говорил? Гений-то — урод, инопланетянин! Но наш человек, тоже Микола!
Гений смущенно улыбается.
Уж в чем-чем, а в толерантности Трофимычу не откажешь.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Илья Алтухов
Контакт невозможен
В железной ячейке камеры хранения вместо фотонного ретранслятора лежал грязный мешок. Внутри оказались какие-то полусгнившие корнеплоды. Марсианин Заир Четвертый долго ругался с кладовщиком, но кроме невразумительного: «Что оставляли, то и получили», ничего не выяснил.
Он уже седьмой месяц жил на Земле, шестой планете от Солнца. Миссия по установлению контакта была явно провалена. После визита в академию наук Заира скрутили и увезли добрые люди в белых халатах. В санитарном пункте персонал твердо обещал Заиру непременно уведомить руководителей планеты о прилете посланника с Марса, но, как предполагал Заир, забыли это сделать. Несколько месяцев его держали привязанным к кровати в большом доме с решетками на окнах и трехметровым забором по периметру. Кололи какие-то вещества, вызывавшие сон и галлюцинации. В психиатрической больнице Заир изучал людей. Страдающие от различных припадков, видевшие его впервые в жизни соседи по палате всячески помогали ему, не давая впасть в полное уныние. Оставляли докурить сигареты в туалетной комнате, ослабляли ремни, которыми Заира привязывали на ночь к кровати санитары. Заир почти полюбил эту теплую планету с богатой кислородом атмосферой. Наконец он рассказал главврачу, как его научили сотоварищи по палате, что никакой он не марсианин, а погорелец из далекой деревни в Архангельской области, приехавший просить милостыню на улицах столицы. Тогда его отпустили. В махровой пижаме и надетом поверх нее клетчатом пиджаке с чужого плеча Заир день и ночь шатался по перрону Курского вокзала, вживаясь в придуманную для него легенду. На фоне всего произошедшего пропажа ретранслятора из камеры хранения даже не удивила.
По совету начальника вокзала в линейном отделении полиции Заир написал бестолковое заявление о краже аппаратуры. Без предъявления паспорта заявление у него не зарегистрировали, но обещали во всем разобраться.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Дежурный лейтенант долго смеялся, перечитывая очередной опус вокзального бомжа, видимо, страдающего от белой горячки: