Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

Гийом вздрогнул от неожиданности, после чего резко покрутил головой, выискивая операторов какого-нибудь телевизионного розыгрыша, но в этом зале музея Орсе кроме них никого не было. Гийом сглотнул и поправил очки. Скорее всего, это простое совпадение, что нечаянный посетитель затронул так долго мучившую его тему. А вдруг он тоже ее слышит, эту незнакомую композицию? И те странные ощущения, может, он их тоже испытывает?

— Да… Иногда бывает и музыка. Не в этом ли сила искусства? — улыбка получилась только наполовину, и такая кривая, застыла на лице.

— Прошу вас, месье…

— Гийом Бель, рад знакомству.

— Месье Бель, это очень важно — вы слышите разную музыку, или одну и ту же?

Конечно, этот похожий на актера профессор слышит тоже! Иначе б не спрашивал! Иначе не стоял бы в этом зале именно перед этой картиной, «Портретом доктора Гаше», единственной, которая «играет». Гийом проверял — не только в этом музее, но и в Оранжери, и в Мармоттан Моне — везде, где живут его любимые постимпрессионисты. Тишина. И только доктор Гаше выдает фортепианную композицию.

Профессор от этой новости встрепенулся и заблестел глазами. И тут же пригласил нового знакомого вместе пообедать, так как им надо много всего обсудить. Тут недалеко, тихое заведение, три мишленовских звезды. Одно из тех мест, которые, даже находясь на родной станции метро, никогда не попадают в ваш жизненный маршрут. Ну, почти никогда, бывают же дни, когда в музее к вам подходит Матьё Кассовитц, правильно? И заодно развевает ваши страхи по поводу собственного душевного здоровья.

Правда, после антипасти, когда они уже были на «ты» — почти же ровесники, у Гийома закрались смутные подозрения, что сумасшедший тут не он. Хотя повествование израильского, как выяснилось, профессора физики звучало вполне естественно и отсутствием логики отнюдь не страдало.

Начал рассказчик издалека — с Иерусалимского синдрома. Которым страдают исключительно паломники, прибывшие из очень дальних стран, желательно — пешком. Добирается такой вот пилигрим до священных мест и немедленно заболевает манией величия: сообщает всем вокруг, что он какой-нибудь библейский персонаж и пытается срочно начать спасать мир в лице местных жителей. Местные жители, естественно, спасаться не желают, а сразу вызывают «скорую», которая и отвозит новоявленного пророка прямиком в Кфар Шауль^[17]. Там таких уже прилично.

Так вот, психиатры утверждают, что природа нашего Иерусалимского синдрома вовсе не уникальна, и истории подобных внезапных заболеваний известны еще хотя бы два: синдром Стендаля и Парижский синдром.

— Про синдром Стендаля я читал, — поспешил вставить Гийом. Не хотелось показаться совсем уж невежей. — Это про галерею Уффицы, вроде от обилия произведений искусства у людей едет крыша, так?

— Именно. Стендаль действительно писал про Флоренцию, но вот по поводу причин я с ним не согласен. — Профессор вздохнул и отложил вилку. — Ведь каковы симптомы? Внезапно, подчеркиваю, внезапно начинаются галлюцинации. Потерпевшие рассказывают, что видят определенную картину будто другими глазами, что вроде они ее и рисуют, или находятся в месте, изображенном на полотне. При этом сердцебиение и прочие физиологические показатели зашкаливают так, что нередко жертва синдрома теряет сознание. О чем это нам говорит?

Гийому это не говорило ни о чем. Но израильтянин и не ждал ответа.

— О том, что имеет место явление физической природы. И на что это похоже? Что это нам напоминает, если задуматься? — профессор взмахнул рукой с ножом, словно вел лекцию. — Резонанс, дорогой мой Гийом! И, как следствие, увеличение амплитуды вынужденных колебаний. Но мост ведь не обязательно рушится под строем марширующих солдат, так ведь? Надо, чтоб совпали частоты — солдатская и его, моста, собственная, как в нашем случае — зрителя и картины.

Вот тут Гийом и засомневался.

— Никогда не слышал, что у картин есть частота, — попытался он сказать ровно, без сарказма и иронии.

— Естественно. Но ты же слышал про ауру? Про энергию плохую и хорошую, про экстрасенсов, которые, потрогав вещь, находили хозяина?

— Конечно. Но, честно сказать, я в это не верю, месье… Давид.

— Я и не прошу тебя верить! Я прошу тебя — доказать.

Гийом подумал о десерте, который впереди, и о сумасшедших. Они же… не все опасные, полно таких вот мирных теоретиков. Наверное.

— Окей, дай мне пять минут. Просто слушай, — заторопился профессор, правильно проинтерпретировав паузу. — Допустим, всего лишь допустим, что гипотетическое мысленное поле, относящееся к торсионным полям, существует. И что волны, испускаемые мозгом, душой или какой-нибудь другой частью человека, теоретически могут «намагнетизировать» какой-то определенный, поддающийся мысленному излучению предмет, например, картину. Которая начинает испускать волну определенной частоты. Висит себе, испускает, и ничего не происходит, пока не приходит кто-то с очень похожей частотой, понимаешь? И, стоя перед «намагниченной» картиной, увеличивает эту частоту, пока — бум, не возникает резонанс. Хороший такой, с тахикардией и обмороками.