Золотая блесна. Книга радостей и утешений

— Я сегодня приехал.

Отсутствие событий и безмятежность в черепной коробке сторожа запечатлели столь ничтожный факт, год превратился в день.

— Ну, я пошел.

— А сигаретки?

— Оставь себе.

Пустая улица со ставнями на окнах спускается к заливу. Здесь ничего не изменилось. Мокрые сваи деревянного причала, запах водорослей… На рюкзаке сидит седой биолог, ждет моторную лодку, чтобы уплыть на остров Картеж.

Наверно, сторож прав, и у вчерашнего нет перед прошлогодним никакого преимущества. У прошлого нет расстояний.

*

Ну вот и все, запреты отменили. Участок ловли — от моста до устья Умбы. Лицензии можно купить в инспекции рыбоохраны. Сегодня здесь все шелестящие, шуршащие в кустах, — возникли во плоти.

— А кто ответит за ревматизм? За унижение личности?

Смех во дворе… И надо же, по радио звучит оркестр Поля Мориа, как двадцать лет назад.

Каким же вкусным был зачерствелый хлеб!

Какими синими — далекие озера! Какие озарения дарил мне страх, когда я нарушал запреты! И возникала мысль опасная о том, что яблоко зеленое на самом деле не зеленое и роза красная — не красная.

Случайно я открыл в стихотворении физическую тайну человеческого глаза, — восприятия и отражения цвета в сознании.

14-летний рыболов в намокших кожимитовых ботинках с прилипшими к ним семенами клевера и одуванчиков, я шел к реке лиловыми и желтыми лугами и я не знал, что это не луга, это мои глаза увидели их такими. И это я такой.

Какие же они на самом деле? Не знаю, и не стоило мне отнимать у бедности дорожную канаву с васильками.

Так кто же я, дающий им нарядность? Я — без фамилии, без имени, измученный жарою пилигрим, сидящий на обочине в тени березы?

А я и есть Бог! Я преломляю свет в диапазоне чуда. Отмахиваясь от шмелей, я превратил физические колебания в басы виолончелей. И мой нарядный цвет есть чудо пустоты, которую встряхнули, ее необъяснимая необходимость…

*

С утра мы на ногах. Купили соль, посуду, керосиновую лампу.

Идем по деревянным тротуарам в инспекцию рыбоохраны. Оформили лицензии и через весь поселок идем к Шкляревскому Ивану, моему однофамильцу. Прохладный воздух северного лета придает мне бодрости, далекое не кажется далеким, и я иду легко, как в юности.

Ветка — нырнул под ветку, лужа — перепрыгнул лужу. Откуда эти радостные силы в поселке Умба на краю земли?

Подозреваю, что земное счастье — понятие географическое. У каждого есть самое такое место, где возникает соответствие его физических особенностей — определенной широте Земли.

Люди, которые пренебрегают географическим понятием о счастье, глупей деревьев, ведь кипарисы и оливы не живут на Севере, даже дубы растут по краю средней полосы. Где кончается дуб, начинается Север.

*

Дошли до головы порога. В доме инспектора помыли закоптелое стекло, и лес приблизился.

Стаканы с чаем на столе стоят, просвеченные, и мы молчим. В окне течет река.

Сегодня — 25 июня, день моего возникновения в телесной оболочке человека с последующим продолжением в безмозглых васильках.

Зачем мне это продолжение? Мне, мыслящей воде. Какой дьячок с кропилом и ключами от «Тойоты», не знающий, что будущее — это прошлое, какой архиерей меня утешит?

Какой философ или Мефистофель покажет мне тропу в неисчезающее время?

Один над перевернутыми облаками, я был никто, меня зовут — Вода, я пережил себя и возвратился… О чем-то я забыл… Огромные следы впечатались в песок и я кричу, предупреждая о своем присутствии:

— Леса — вода, и яблоки — вода, и облака и лошади — вода!

Иисус Христос пришел не к пахарям, а к рыболовам.

Продолжить — не хватило страха. Смеюсь… А может, мне туда вернуться?

Марухин приготовил ужин: вино «Медок», горячая картошка, рассыпчатая, посыпаешь солью, и больше ничего не надо.

Олег заплющил глаз и улыбается, как в детстве, когда он что-то прятал от меня в местах, уму непостижимых.

— Дарим тебе струю! Нетронутую. Завтра покажем.

— Спасибо. Что я вспомнил…

В глазах — стоит грибник на костылях. Мы покурили над бездонной лужей.

Я подарил ему грибное место за Светиловичами, такой невзрачный ельник вдоль проселочной дороги. Там было столько рыжиков, что чувства приту­п­лялись.

Грибник на костылях ушел, счастливый.

В детстве я видел рыболовов на протезах. Один был без руки, с держалкой для удилища.

Он мне сказал под моросящим дождиком: «Не унывай!».

*

Что-то невыразимое прилетает из прошлого, какой-то синий вечер в Могилеве, и золотые темные круги — от всплеска голавлей. И больше ничего. И только образ золотого круга запечатлелся в детской памяти, как бесконечное мгновение.

Рожденные в реке, они уходят в море и странствуют вдоль берегов Европы, запечатляя запахи воды, магнитные поля и даже звезды и гравитацию Луны, колеблющей поверхность океанов.

Их пастбище — рачки, креветки, косяки сельдей, живительная роскошь отмелей и небольших глубин. Они подходят к берегам Гренландии, но сила Круга поворачивает их и ведет к своей реке. Без компаса, без рации, без карты Атлантического океана, где обозначены широты и долготы.

Они пересекут Гольфстрим, вода похолодеет.