Золотая лоция

По травам, камням, ветвям и скалам поползли полосы жёлтого света. Небо, словно вспомнив, что ныне лето, истончило облака, разорвало их на лоскуты, а усилившийся восточный ветер погнал их на Исполиновы кручи, втискивая в расщелины и заставляя их превращаться в дождь над ледяными вершинами. Солнце через гряды облаков, листву дубравы и паркий воздух вбило в землю золотые колонны. Вспыхнули ярким цветом полевые цветы, шляпки сыроежек, раскраска безголового идола. Отозвался ослепительными бликами ручей, радужно заблестели крупинки влаги на камнях, лошадиных боках, бороде Резняка и волчьей шкуре Ори Стреблянина. Из леса, вниз к дороге, вышли всадники. Заметили стреблян. Остановились. Двинулись дальше, к роднику: Стовов и остальные — дедичи, Мечек с бурундеями и, наконец, варяги, несущие носилки из копий, укрытые шкурами. Стребляне вышли левее, у дубравы.

Лошадей они тащили за уздцы.

— Сидишь, волк? — издали крикнул Стовов. — Авары где?

— Один там, в дубах, — ответил Оря, тыча пальцем в сторону Хилка, примеряющего аварскую шапку. — Другие ушли совсем. Не нагнать.

— Куда? — Князь подъехал к роднику. Некогда великолепная фризская кольчуга его была в разрывах, потемневший пурпурный плащ съёжился от горного тумана, изорвался о ветви, шлем с лосями и змеями у седла искорябан и рассечён, а конь под князем еле шёл, неуверенно ставя копыта и капая пеной с удил.

Оря махнул рукой себе за спину:

— В дол!

— Так надо след гнать, а не солнце нюхать! — рявкнул князь и обернулся к подъехавшим Семику и Торопу. Те согласно затрясли бородой, вглядываясь вперёд, где через заросли пробивались блики Моравы.

— Утром по дороге прошло несколько сот конных. На аваров не похожи, подкованы плохо. А в ночь видно было много костров левее. Клянусь Матерью Рысью, крутые мёды тут варятся. — Оря сделал вид, что не видит старших мечников.

— Меня не пугают следы костра. — Стовов помрачнел, вокруг глаз обозначились красные круги бессонницы. — Меня пугает, что три дня и три ночи мои вои ели только каши, запивая их льдом. И кони, клянусь Велесом, поломав в горах ноги, разучились идти по ровному…

Дедичи, а затем полтески окружили родник, стали спешиваться.

Молча садились, ложились в траву, не снимая шапок и перевязей, не заботясь о лошадях. Некоторые черпали горстями ледяную воду, лили на затылки.

— Нужно встать тут неподалёку. Чтоб было с дороги и от ручья не видать. Клянусь Рысью. Переждать день и ночь и уйти назад. Ждать Хитрока, — сказал Оря, удерживая за плечо Резняка, который вскочил и хотел сказать что то обидное Стовову. — Стребляне поймают несколько оленей и козлов. Другие наберут грибов и желудей. Заварим без дыма.

— Стребляне ныне не те. Аваров словить не могут, не то что рогатых, — с издёвкой сказал Тороп. — Истощали.

Оря Стреблянин побелел, накинул на волосы волчью морду. Резняк вытащил из земли булаву.

— Я ведаю, Тороп, отчего ты бойкий, — поперёк всех сказал подъехавший Рагдай. Он был в аварском халате, испещрённом мелким орнаментом, голова обнажена, через глаз повязка, прижимающая к щеке листья череды, он был почти весел.

— Отчего? — подбоченился Тороп, косясь на Орю.

— Ведаю, что делал ты на перевале во время бури, когда Оря резал аваров в пещере, а прочие ловили своих лошадей.

— А чего? — Стовов уставился на сникшего Торопа.

— Ничего. — Рагдай придержал коня, чующего водопой.

— Ничего? Как понять? — Стовов некоторое время глядел то на Рагдая, то на Торопа, кусающего губу, то на ощетиненного Орю, затем прокашлялся, сказал: — Оря, олень хорошо, но нужно ещё жито для похлёбки, хлеб, овёс лошадям. Бери стреблян, иди вперёд. Найди дома, погреба и закрома. После того уйдём. Решено.

— Воля твоя. — Оря скинул на затылок волчью морду, пнул ногой храпящего Кряка.

Резняк растормошил дремлющего Полоза:

— Пошли сало искать.

К источнику подошли варяги. Среди них распоряжался Эйнар.

— Гельгу давай, к воде. И Херна с Вольквином! Монах, держись от меня подальше, клянусь Тором.

Гороподобный Свивельд легко снял с лошади бледного Гельгу, на руках донёс к источнику. Рядом усадили Хорна с завязанными глазами и уложили Вольквина, перемотанного окровавленными тряпками. Тут же поставили носилки со шкурами. Вокруг расположили лошадей, так чтоб раненые были в тени.

Поклажу оставили на седлах. Эйнар был в чужой, чрезмерно широкой и длинной кольчуге, сапогах из чёрной тиснёной кожи, голубых, расшитых золотой нитью шароварах. Тёмно русые волосы его слиплись, борода всклокочена, на виске кровоподтёк, взгляд быстрый, шаг лёгкий, словно не было три ночи назад смертельной сечи да беспрерывной погони за уцелевшими аварами через ураганную грозу на перевале, без огня, еды, сна. Словно не было дымного погребального костра, отблеск которого в первую ночь погони плясал ночью на чёрных скалах. Он лишь непривычно сутулился.

Эйнар направился к носилкам, где уже стояли Рагдай, Ацур и Ладри и мялся неподалёку монах Руперт, в неизменной серой рясе.