Золотая лоция

Едва Эйнар успел сделать десяток тяжёлых шагов, как в воздухе родился странный звук, будто громадная птица взмахнула крылами или разом упали все ветви в неведомой дубовой роще. А потом упали сами дубы, и кора этих деревьев была из железных пластин, и тут же авары заголосили, будто всех их поразили в самое сердце. За аварскими спинами, там, где кончалась скала и заросли багульника, а тропа пропадала в каменной осыпи, стало темно от чёрных одежд полтесков. Они почти подобрались к врагу сзади. Да так тихо ударили накоротке, без стрел и копий, сразу в мечи, так стремительно, что десяток аваров повалились, как валятся колосья перезревшей ржи под порывом грозового ветра. После этого полтески отхлынули, осыпали вражеские головы стрелами, метнули копья, отчего среди аваров раздался вопль ужаса, возникло замешательство, люди и кони, будто без причины, стали падать и биться в конвульсиях. Потом полтески ударили вновь. Одновременно завывая и насвистывая, от реки, вверх по тропе, двинулись руги и бурундеи.

— Расступись! Дорогу! Мы их всех уничтожим! — Впереди всех нёсся Стовов, с трудом отворачивая коня от встречных раненых варягов и тех, кто им помогал.

— Расступитесь, расступитесь! — закричали Гельга и Рагдай, вжимаясь спинами в скалу.

— То не дождёшься, то впереди конской морды летит! — прокричал вслед князю Эйнар, едва успевший уложить Вишену в просвет колючих зарослей.

Варяги расступились, пропуская через себя всадников. Первый ряд аваров оказался буквально опрокинут, второй смят, и только третий замедлил удар. Здесь Стовов принялся буйствовать. Он махал мечом столь легко, часто и точно, а доспех его был настолько хорош, что на некоторое время он один занял всю ширину тропы, и авары, потеряв одного за другим троих воинов, перестали на него нападать, а только укрывались за щитами, стараясь убить хотя бы коня. Утомлённый рубкой щитов, князь, отъехав за спины своих воев, раздражённо гаркнул:

— Я что, один тут буду за всех биться? — Он стянул железную рукавицу и озадаченно попробовал пальцем то ли зазубрины, то ли солнечные блики на клинке меча.

Солнце, пройдя едва две трети своего пути и распугав жаром редкие облака, упало за плотную стену туч. По камням и листьям разлилась сумрачная тень. Ветер, дувший сквозь теснины Моравских Ворот неверными рывками, с надсадными завываниями и вздохами, теперь изменил направление. С низовий, от моря, вдоль Одры двинулись к Исполиновым горам массы жаркого, липкого воздуха, чтобы потом, достигнув вершин, превратиться в холодные, колючие капли. Ветер, зародившийся у моря, был тугим, ровным, бесконечным. В его теле была пыль, сор, беспомощная мошкара. Он перемешивал запахи влажного леса и речных водорослей с запахом крови, едкого пота и калёного железа, он нёс в себе безмолвие зверья, затаившегося вокруг сечи, и звук самой сечи…

Глава восьмая ВНУТРИ ЧУЖОЙ ВОЙНЫ

После ослепительного солнца перевала, после резких ветров, гонящих и рвущих в гулких ущельях белую мглу, открывшаяся взорам долина под пологом серых облаков выглядела уныло. Вся в пятнах перелесков, чередующихся с холмами, разрезанная широкой извилистой рекой, дымным шлейфом чадящих селений, неясными бликами, долина казалась переполненной тревогой, тоской, ожиданием. Слева, со стороны сине чёрных гор, дул слабый промозглый ветер. Сладко пахло травами и дождём.

К полудню, миновав череду перелесков и каменистых россыпей, так что среди деревьев и поросших кустами холмов уже нельзя было различить долину, а Исполиновы кручи за спинами поднялись под самое небо, скрыв вершины Моравских Ворот за облаками, несколько всадников на измученных лошадях выехали к пересечению тропы, идущей от перевала, со старой дорогой. Место было открытое, дорога и тропа просматривались в обе стороны. Невдалеке, в кругу валунов торчала безголовая фигура, деревянная, почерневшая, с остатками старой раскраски. Оттуда слышался хлюпающий звук источника, и вниз с шелестом убегала тонкая струйка воды, скрытая зарослями кустарника, похожего на багульник. Слева начиналась странная для этой местности дубрава. Два десятка молодых, в два человеческих роста, но уже кряжистых дубков росли на довольно большом пространстве, образуя неровный круг вокруг расщеплённой, обгорелой коряги, бывшей когда то могучим дубом. За дубравой вдруг начинался мелкий ельник, нырял в невидимый овраг и появлялся на другой стороне, уже вместе с редкими липами. Вокруг всё было застлано сочной травой, вперемежку с цветами и россыпями ягод.

Вспугнув двух диких горлиц, всадники приблизились к безголовому истукану. Один, в линялой волчьей шкуре, голова которой служила шапкой, двинулся было дальше вниз по тропе, но, оглянувшись на спутников, ловко спрыгнул на землю: