Золотая лоция

— Ишь, колченогие, уморились, — и под уздцы потащил коня к источнику. Тот гнул пыльную буланую шею, стараясь ухватить хоть клок травы. Двое других всадников, не слезая, измождённо лежали на шеях лошадей, которые были измотаны не меньше. Под взмыленной, лоснящейся кожей, в судорогах, дрожали мышцы, сбитые копыта заставляли попеременно поджимать ноги, хвосты висели мочалами, не реагируя на мух и оводов.

Всадник помоложе и тоньше в кости разжал наконец пальцы, на траву выпала шишковатая палица, и он сам съехал с лошади вслед за ней:

— У меня внутри всё слиплось… Оря, помираю.

— Молчи, Хилок. Тихо. И ты, Кряк. — Оря Стреблянин откинул волчью голову на затылок, разгрёб со лба к вискам совершенно мокрые волосы, завертел головой в поисках места, куда бы привязать коня, наконец просто бросил узду — животное всё равно было занято только травой. Хилок некоторое время ещё кряхтел, лежа на спине, и осторожно щупал ноющий пах. Кряк же, здоровенный, бородатый, в одних холщовых штанах, лежа на лошадиной спине, как рысь на ветви, свесив руки ноги, беззвучно и мертвецки спал. Оря набычился, брякнув серебряным ожерельем с янтарными глазками, и сдёрнул Кряка на землю. Тот рухнул кулём, следом на него ссыпался ворох стрел, лук в тетиве, мешочек метательных камней, горсть орехов. Кряк немедленно разомкнул покрасневшие веки и увидел Орю:

— Волхи вернулись с капища?

— Какие волхи, очнись. — Оря махнул рукой, сел на камень спиной к источнику.

— Аваров то не видать, упустили. Очень плохо, клянусь Матерью Рысью.

Кряк огорчённо кивнул и, будто что то вспомнив, поднялся шатаясь, отыскал мутными глазами Хилка, захватил его поперёк живота и потащил к источнику. Через некоторое время Хилок и Кряк, мокрые, злые, но бодрые, сидели на камнях, драли зубами последнюю вяленую рыбу и глядели то на горлиц, всё ещё круживших неподалёку то на Орю, бредущего обратно к перекрёстку тропы и дороги.

— Да, упустили блиннолицых, — зло сказал Хилок. — Однако не видать никого от них то. Ни охотников, ни пастухов, ни лесорубов. А, Кряк?

— Думаю, что они своих уже достигли. И те в ночь на нас навалятся, заслони нас Стожарь звезда. Стало нас после сечи вдвое меньше.

— Что ты, как вдвое? Из варягов пять посечено, из мечников Стовова два по пять, из бурундеев пять, из полтесков никого, подранки только, да наших Резняка младшего, Алтана, Дудру и ещё два по пять!

— Вот. Верно, клянусь силой Имбир травы. И ещё вполстолько калечных остались при ладьях по ту сторону Ворот, и ещё два десятка Стовов оставил ладьи и лодки сторожить. Вот и загибай персты. Вдвое считал!

Хилок промолчал, глядя на то, как Оря ходит у перекрёстка, приседает, трогает ладонью пыль, прикладывает к земле ухо, тянет ноздрями воздух.

— Зато лошадей много из под блиннолицых взяли, лихоимка забери этих тварей, — продолжил Кряк, трогая пальцами спину. — Железа всякого.

— Чего ж себе шапку железную не взял или рубаху с бляхами? — оживился Хилок.

— Не могу. Ночью от них холод, а на солнце жжёт. Тесак вот взял да обронил тогда в грозу, в ночь на Воротах, когда тех двоих блиннолицых в ножи брали.

— А я не успел. Пока возвращался к реке, Стовов уже всё в кули себе повязал. Корыстен с людьми его.

— В другой раз расторопней будешь. Сам то чего в поход увязался? За лодками от Стовграда до Игочева берегом крался? А? Хилок? Плёл бы с Прашником корзины?

— Неведомые земли поглядеть хотел. — Хилок насупился.

— Поглядел?

— Поглядел…

— Ну?

— Чего «ну»… Худо тут, клянусь Матерью Рысью. Горы с боков взгляд упирают, дома из камня городят, а крыша всё одно, дрань — чудно… Зверья мало, солнце, луна не там, моей звезды Кигочи не видно. — Тут Хилок подтолкнул Кряка и показал обкусанным ногтем в сторону дубравы. Там дорогу пересекали два всадника, обнимая лошадиные шеи и подпрыгивая. Кряк сложил ладони в сторону Ори, изобразил утиный кряк за мгновение до того, как тот сделал знак, что всё и сам видит. Даже с такого расстояния было видно, как Оря Стреблянин багровеет, трясёт головой, потом быстро хватает из под ног камень и запускает в сторону Кряка и Хилка. Камень брякнулся в безголового идола и отскочил в ручей.

— Он чего, лихоманец! — Кряк отпрянул, заморгал рыжими ресницами.

— Здесь нет уток, Кряк, — развёл руками Хилок и, увидев, как Оря снова начинает следопытить, добавил: — Это, наверное, Старый Резняк с Полозом. Они сразу за Воротами влево ушли.

— И то верно, Резняк с Полозом, — согласился Кряк, смежая веки и норовя опереться на Хилка. — А у Стовграда сейчас волхи в рысьих шапках Белого Соловья славят и Медяную Росу заговаривают, чтоб гречиха принялась, — уже сквозь дрёму пробормотал он. — И сом у Моста Русалок пошёл…

Хилок тоже почти задремал, но боковым зрением заметил движение справа от дубравы. Он тут же вскинул голову.