Золотая лоция

— Клянусь божественной похотью Хеймдалля, славное было дело. Рагдай и конунг Стовов устроили веселье там, в Вуке.

— Расскажи, расскажи, — подпрыгнул Ладри.

Варяг осмотрелся по сторонам: слева, на бурундейских, и справа, на черемисских ладьях, никого не было. Только чуть дальше, на ладьях полтесков, томились под припекающим солнцем несколько воинов, глядели на реку, на последние хлопья исчезающего тумана.

— Люду там полно. Бегут из за гор от аваров. На причалах торг всякий. Пока ходили, смотрели овёс, Рагдай прицепился к одному торговцу и отстал. Потом в толпе потерялся полтеск со своими людьми. Стовов сторговал овёс у какого то фриза и хотел возвращаться. Тут появляется стража, ведёт её важный старик и говорит, что он казначей маркграфа Гатеуса и что маркграф просит Стовова прийти в его хоромы. Соратников тоже. А там пир. Факелы кругом. Клянусь кишками, из которых Один сделал сеть для поимки Локи, я чуть не лопнул от еды. Вкусно. Скальды горластые. Маркграф говорит Стовову: «Останься, я тебе тут графство дам, и король наш будет рад». Стовов сперва согласился, а потом сказал, что у него земли и богатств поболее и без того. Тут они начали спорить, у кого богатства больше. Чуть не на мечах. Потом помирились и пошли лодки рубить — богатство показывать. Хорошо, была ночь глухая и хмель сильный, а то Стовов свою ладью точно изрубил бы. Не жалко ему. А маркграф Гатеус бесчинствовал. Пока Рагдай прикинулся медведем и стращал маркграфа, нашлись полтески и Стовова увезли. Как раз ливень упал. Потом мы с Вишеной пошли искать Свивельда. Но это другая история.

Эйнар развёл руками, довольный вниманием, несмотря на недоверчивый взгляд Ацура.

— А Свивельд? — не унимался мальчик.

— Нашёлся. Лежит беспробудно, — ответил Гельга, бросая мотать верёвку и указывая куда то за спину. — Идите. Поешьте. Торн жирную уху сварил. Только стреблян обойдите. У них праздник. Злые, если через них идут.

Ацур понимающе кивнул. Увлёк за собой Ладри. Они пошли по самой кромке, там, где перемешанный с лесным сором песок становился тёмным от воды. Река бесшумно подбиралась к их ногам, шипела среди намытого, отполированного хвороста. Совсем рядом, низко, пронёсся кречет. Сделал разворот, едва не касаясь растопыренным крылом воды, и с видимым усилием начал взбираться ввысь. Невдалеке закрякали утки. Несколько бурундеев, с луками наготове, голые по пояс, стояли в реке.

— Ты это, Влас, брось. Опять стрелу упустишь.

— Надо Порухе крикнуть, чтоб обратно плыл. Челн Кречету застит, мешает.

— Не е. Это стребляне галдят. Нашли когда Камарницы справлять. Прошли уж Камарницы то.

— У них там, в Тёмной Земле, всё чудно, правда, Авдя?

— И то правда.

Бурундеи посмеялись и отчего то умолкли, когда мимо прошли Ацур с Ладри.

В полусотне шагов от них, на поляне, там, где начинались скирды шалашей, происходило действо: Оря стреблянин, сбросивший свою волчью шкуру и обряженный в цаплю, вышагивал в кругу соплеменников.

Все были без оружия, босиком, с прутьями в руках, на головах белые тесьмы. Оря нёс на вытянутых руках нечто похожее на кулич и выкрикивал недовольным голосом:

— Подымай сетево, Рысь да Велес, соловей яйцо понёс!

Остальные рубили прутьями дымный воздух перед собой и вопили в ответ:

— Гей, медяна роса, кветень водяные жили зрит, что брос, тому восстать велит!

Оря важно, дёргаясь по птичьи, обходил шест, стоявший в центре поляны, и выкрикивал своё. Шест на конце имел поперечины. На них пёстрыми лентами крепились пучки сухих разноцветий. Когда Оря цапля ударял шест плечом крылом, окружающие повторяли свой наговор.

— Дикий народ, — пожал плечами Ацур в ответ на недоуменный взгляд Ладри. — Заклинают землю принять сев, хотя сама земля лежит отсюда за много дней пути.

— А почему стребляне пьют воду только из ладони? — Ладри всё ещё оглядывался на хоровод.

— Не знаю.

Они были уже около шалашей. Несколько варягов играли в кости, кидали позвонки в лунку, спорили, толкались. На другом конце стана, в пыльном тумане, топтались, рысачили кругом шесть десятков лошадей. Гнедые, белые, пегие, а по большей части каурые лягали воздух, дыбились, скалились на конюхов, вывёртывали атласные шеи, фыркали. Здесь заправлял седовласый Мечек. Бурундейский воевода восседал чуть поодаль, на снежнобоком коне. Красная с серебром упряжь переливалась на солнце, зычный голос его заглушал ржание и храп.

— Капик, стегани того, отобьётся! Гуляй, гуляй, конинка!

Под самыми копытами, полуголые, в пыли, возбуждённо и ловко сновали несколько бурундеев. Тычками шестов, присвистом, гиком, шлепками плетей они держали на одном месте этот бешеный, мощный лошадиный сгусток. То один, то другой бурундей без седла, узды, стремян бросал животное вскачь, вдоль воды. Летели брызги, комья мокрого песка, текла грива по гнутой шее. Один из таких всадников пронёсся мимо застывших варягов, обдав их ветром.