Золотая Орхидея (СИ)

– Глупости. Мы лишь перечеркиваем свою память и не получаем должных уроков. Я царю об этом говорила, но он остался глух. Кимера, пока мой муж не слышит, я хочу, чтобы в моё отсутствие ты воспитывала Руми, не ограничиваясь правилами поведения фениксов. Пусть у неё будет возможность познать и испытать больше, чем мы. Быть может, это убережет её от наших ошибок.

– Да, госпожа, но…

– Вряд ли она, когда вырастет, захочет остаться в храме. Если ей суждено жить дальше, пусть она проживет полную жизнь, как хочет, среди тех, кого изберет сама.

– Конечно, госпожа, хоть я и не думаю, что это верный путь. Не просто так мы рождаемся теми, кто мы есть. К сожалению, ваша дочь всегда будет поврежденным фениксом, как бы мы на этот счёт не обманывались…

«Мама, что со мной?» Будто маленькую девочку наказали, оставили одну в тёмной комнате. Руми прислонилась к каменному барельефу. Слёзы душили. Зачем тяжёлые стены решили раскрыть свои тайны сейчас, напомнить о минувшем и рассказать новое? Руми не знала. Ей казалось, что она идет по храму уже несколько часов, так мучительно растягивались минуты.

Ещё один шаг, и что-то кольнуло ступню. От неожиданности Руми даже тихонько вскрикнула, но голос поглотил мрак. Наклонившись, она подобрала исчерченный узорами продолговатый предмет с выпирающим овалом посередине. Через пластину была продета спица. «Моя заколка!» — поняла Руми. Но что она делала здесь?

Ледяная волна ужаса захлестнула разум, а сердце чуть не выпрыгнуло из грудной клетки. Моля всех Духов о спасительном заблуждении, Руми наклонилась снова и стала ощупывать пол вокруг. Рука коснулась чьей-то остывшей ладони. По перстню с печатью отца Руми узнала мать Кимеру. Пульса у неё не было. Одежда оказалась мокрой насквозь. Кровь. Голова Руми налилась свинцовой тяжестью. Сознание едва-едва выдерживало случившееся. Мир рушился.

Рок настиг Кимеру, когда она спокойно шла к покоям Руми, чтобы занести родительский подарок. Добрая, заботливая матушка… Чем она заслужила это? Кто мог такое сделать?

Руми держала за руку наставницу. Кричать не могла, лишь горестно хрипела. Слёзы лились градом, а гул нарастал. Всё плохое, что говорили ей и о ней — от упреков до откровенной ненависти, похороненной во времени — всё обрушилось на Руми. Ей казалось, что она тоже скоро умрет. Такую пытку невозможно вынести. Водоворот отчаяния поглощал юную, не готовую к таким испытаниям Руми. Собственные воспоминания смешивались с событиями, свидетельницей которых она не могла быть, опутывали нитями зла. Будто цепкими лапами мрак храма вырывал всю боль из души Руми.

«Скверна вовне и Скверна внутри стремились друг к другу…» — вдруг всплыли в памяти слова Ханума. Страшная мысль захватила разум, но Руми не сомневалась в её истинности. Поцеловав в последний раз мать Кимеру, она положила заколку в карман, оставив в руке только острую спицу, закрепила ножны на поясе и обнажила меч. Внезапно вой утих. Остался лишь один голос, потусторонний и злой, речь которого ядом разливалась в сознании Руми:

– Все твои слуги мертвы. Никто тебя не защитит. Помолись своим каменным богам напоследок, мне некуда спешить, я подожду…

Руми пробиралась сквозь густую мглу к залу Силинджиума. Не сомневалась, что Коуршан там, но не знала, живой или уже мертвый.

– Твои руки в крови больше, чем мои. Долго тебе удавалось уходить от судьбы, но она тебя настигла…

Тёмному каменному коридору не было конца. Несколько раз Руми запиналась о чьи-то тела, но, боясь потерять разум, не проверяла, кто под ней. Мысли об утренних улыбках, которые померкли навсегда, могли накрыть новой волной безумия. Если Руми наступала в кровавые лужи, её сердце обрывалось, но она не переставала идти. Ещё оплачет каждого феникса, чей путь прервался сегодня по злой воле, а сейчас важно двигаться. «Кто бы это не устроил, я всё сделаю, чтобы он об этом пожалел», — осталось лишь одно, погибельное желание.

Жизнь заканчивалась. Руми знала, что убийца пришел за Орхидеей, и чем ближе подходила к залу, тем чаще ощущала под ногами огромные перья.