Золотая Орхидея (СИ)

Руми не заметила, как очутилась на тайной тропе, укрытой вечнозеленым самшитом. Уставшая и израненная, она стремительно продиралась через кусты к своим покоям. Резко открыла дверь. Нисколько не волнуясь, есть ли кто в комнате, Руми бросилась к мечу. Никого и не было. Она отодвинула секретную плиту и увидела своё сокровище на месте. Сердце немного оттаяло. Руми достала меч из укрытия и решила, что спать будет с ним. Завтра будь что будет, пусть Коуршан хоть убьет её. Плотно затворив дверь, она сбросила с себя дневную одежду и легла, надеясь наконец-то обрести покой.

Тишина тревожила Руми. В это время служители храма уже готовились ко сну, но неужели с начала дня её никто не искал, не караулил… уж мать Кимера дождалась бы, отдала заколку. Никакое одеяло не могло согреть Руми, когда она думала об этом. Ужас сковывал, не давал пошевелиться, и Руми никак не могла с ним справиться. Не было причин так бояться, не было…

«Что-то случилось!» — мелькнула мысль, и Руми, собрав всю волю, какая только была, вскочила с кровати и до онемения в пальцах сжала ножны. Кое-как оделась, и, даже не обувшись, отправилась выяснять, где все. Рука легла на рукоять меча. Руми верила, что не зря.

Покой кругом витал мертвый. Исчезли все сверчки-светлячки, птицы и грызуны. Небо затянуло тучами, темень стояла непроглядная. Мрачные залы храма пугали Руми, и сердце, и рассудок говорили, что идти туда не стоит.

Какой-то странный предмет оказался под ступней. Наклонившись, Руми подняла огромное перо, которое уже встречала. Стало совсем нехорошо. Голова закружилась, и, не удержавшись на ногах, Руми ползком добралась до священной части храма. Ощутив под собой холодный мраморный пол, она легла, плача от бессилия.

…— Руми, быстрее! Коуршан разозлится, если ты опоздаешь…

Голос матери Кимеры бил по ушам, хотя её нигде не было. В храме по-прежнему властвовала давящая тишина. Руми почувствовала, что сходит с ума. Не могло происходящее быть правдой. Хотелось позвать кого-нибудь, но не нашлось сил выдавить крик. «Если это просто безумие… Золотая Орхидея исцелит меня…» — подумала Руми, и вмиг ей стало легче, спал груз гнетущего мрака. Она доползла до ближайшей колонны и, опираясь на неё, поднялась и на ощупь двигалась к залу Силинджиума. «Анариот, рассей тьму, прогони ночь, Анариот, рассей…» — бормотала Руми молитву, хотя прежде всегда полагалась лишь на себя.

… – Ничего путного из твоей дочери не выйдет! Такого безобразного поведения я ещё не видел. Едва Орхидея исцелит её, вылетит из храма прочь! — сказал кто-то.

Голова Руми раскалывалась.

– Повежливее со мной, Коуршан! Я всё ещё советник царя,— ответил другой.

– Ты много требуешь от меня, Сингардилион, хотя я тебе ничем не обязан! И не смей мне говорить, что достраиваешь храм! Ты не для меня это делаешь, и не для Великих Духов, а для своей порченой дочери! Посмеешь мной понукать, мало не покажется! Только с моих слов все знают, что она — феникс!

– Забыл своё место?! Решил мне угрожать?! Орхидея — не твоя собственность, а лишь доверена тебе царем, что легко исправить! Смотри, как бы не вспомнили, кто изготавливал форму для Семилепесткового перстня!

Голоса стихли. Руми, тяжело дыша, брела вдоль стены. С трудом понимала, что слышала и почему. Кровь стучала в голове, ужас сковывал сердце. «Если это безумие… найду Орхидею… она исцелит меня…», — шептала Руми.

… – Я понимаю, тебе с ним непросто, но он спас тебя. Способом, который он узнал от Адзуны, он помог тебе родиться, а потом отнес к источнику с Орхидеей. Так это было, — произнёс кто-то, женщина. –Беги к папе. Мне нужно переговорить наедине с матушкой.

– Госпожа Мирами! Вы же знаете, что не следует называть это имя! — возразила другая женщина.